ГЛАВА 4: СВЕРЖЕНИЕ КОРОЛЯ 10 АВГУСТА 1792 ГОДА

1) Социально-экономическая анатомия 1790-92 гг.

Вопрос который мы ставим это: какие причины ответственны за восстание 10 августа 1792 года? Мне представляется, что так четко этот вопрос еще никем не ставился. Вообще, научная постановка вопроса в первую очередь предполагает постановку вопроса о причинах.

(а) Крестьянские бунты: вот отрывок из мемуара депутата от департамента Перигор от 12 января 1790 года: "Все крестьяне отказываются платить ренты; они собираются толпами, объединяются, выносят решения о том, что никто не будет платить ренты, а если кто-нибудь уплатит их, то он будет повешен."

А вот что пишет, 22 сентября 1790 года, буржуазная администрация департамента Ло в письме к Национальному собранию: "... народ вновь стал сажать майские деревья, этот всеобщий символ восстаний ... во многих местах ставят виселицы как для тех, кто станет платить ренты, так и для тех, кто будет их взимать. Наиболее умеренные отказываются от платежей, пока не проверят, говорят они, первоначальные титулы...".

7 августа 1791 года директория департамента Сена и Марна пишет Законодательному собранию следующее: "Серьезные волнения возникли в приходе Ими кантона Бомон; в приходе силой воспротивились всем попыткам, имевшим целью взыскание шампара."

4 января 1792 года крестьяне дистрикта Шатобриан обращаются в Законодательное собрание с петицией против выкупа повинностей: "Неужели несчастный вассал должен продавать часть небольшого наследия своих отцов, чтобы избавить другую его часть от порабощения и угнетения? Но кому сможет он продать эту часть отцовского наследия? ТАК НАЗЫВАЕМЫМ СЕНЬОРАМ, СВОИМ ПРЕЖНИМ ТИРАНАМ: БЛАГОДАРЯ ВЫКУПУ ФЕОДАЛЬНЫХ ПОВИННОСТЕЙ ОНИ ОДНИ БУДУТ РАСПОЛАГАТЬ ВСЕМИ НАЛИЧНЫМИ ДЕНЬГАМИ ФРАНЦИИ И СКОНЦЕНТРИРУЮТ В СВОИХ РУКАХ ВСЕ ЕЕ БОГАТСТВА."

20 марта 1792 года коммуна Канель-Бирон пишет Законодательному собранию: "КОММУНА ТРЕБУЕТ, ЧТОБЫ НАЦИЯ САМА ВЗЯЛА НА СЕБЯ ВЫКУП РЕНТ."

21 января 1792 года депутат Законодательного собрания Ламарк говорит о департаменте Дордонь следующее с трибуны Законодательного собрания: "некоторые жители деревень составили, по рассказам, список всех эмигрантов из их мест, и, прислушиваясь только к голосу возмущенного сердца, они угрожают этим изменникам по первому же сигналу начать грабить, опустошать их владения и сжигать их замки."

Если в департаменте Дордонь речь идет о том, что крестьяне СОБИРАЮТСЯ грабить, то в департаменте Ло они уже приступили к этому. Вот доклад администрации этого департамента Законодательному собранию от 5 февраля 1792 года: "в этом департаменте происходили волнения, имевшие целью РАЗДЕЛ ОБЩИННЫХ ЗЕМЕЛЬ, весьма значительных и очень дурно управляемых. Учредительное собрание объявило, что оно займется упорядочением этого раздела. НЕКОТОРЫЕ ОБЩИНЫ, У КОТОРЫХ НЕ ХВАТИЛО ТЕРПЕНИЯ ОЖИДАТЬ СООТВЕТСТВУЮЩЕГО ДЕКРЕТА, ЗАНЯЛИСЬ ЭТИМ ДЕЛОМ САМИ И УЖЕ РАЗДЕЛИЛИ СВОИ ОБЩИННЫЕ ВЛАДЕНИЯ. Другие общины собрались последовать их примеру, но встретили сильное сопротивление, много препятствий, и в результате в каждом кантоне началась в некотором роде гражданская война."

5 марта 1792 года администрация департамента Эвре пишет следующее о своих крестьянах: "Они тащат за собой муниципальных служащих и национальных гвардейцев, которые под бой барабанов, с развернутыми знаменами УСТАНАВЛИВАЮТ ЦЕНЫ НА ХЛЕБ, ДРОВА, ЖЕЛЕЗО."

15 марта 1792 года депутат Законодательного собрания Тардиво жалуется на движение схожее с тем, которое происходит в департаменте Эвре: "Более трех месяцев толпы людей никому не известных, сильных, здоровых, плохо одетых, но никогда в жизни не занимавшихся нищенством, обходили этой зимой различные дистрикты этого департамента. Приложив немало труда, чтобы совратить его простодушных и доверчивых обитателей, они внушили им, что те имеют право и власть устанавливать твердые цены на хлеб, как и на другие продающиеся продукты питания."

Газета крупных собственников "Меркюр" пишет 16 марта 1792 года: "Восстание в Пикардии еще не подавлено, а уж 5 тысяч разбойников и агитаторов бродят с оружием в руках по департаменту Эр, устанавливая твердые цены на хлеб, совершая тысячи насилий ...". Вывод который делает газета "Меркюр": "Настал день, когда собственники всех классов должны наконец осознать, что и их в свою очередь подрежет коса анархии ... ПРИ ТОМ ПОЛОЖЕНИИ, В КАКОМ МЫ СЕЙЧАС НАХОДИМСЯ, ИХ НАСЛЕДСТВО СТАНЕТ ДОБЫЧЕЙ ТЕХ, КТО ПОСИЛЬНЕЙ. НЕТ БОЛЬШЕ ЗАКОНА, НЕТ ПРАВИТЕЛЬСТВА, НЕТ ВЛАСТИ, СПОСОБНЫХ ЗАЩИТИТЬ ИХ ИСКОННОЕ ДОСТОЯНИЕ ОТ НАГЛЫХ, ВООРУЖЕНЫХ БЕДНЯКОВ, КОТОРЫЕ, СПЛОТИВШИСЬ, ГОТОВЯТСЯ К ВСЕОБЩЕМУ ГРАБЕЖУ."

Подводя итог жакерии в 1790-92 годах:

1) Крестьяне отказываются платить ренту.

2) Крестьяне также отказываются выкупать феодальные повинности.

3) Крестьяне готовятся к резне аристократов.

4) Происходит раздел общинных земель.

5) Крестьяне устанавливают твердые цены на основные товары народного потребления.

Таким образом, можно сказать, что крестьянская жакерия носит как анти-феодальный, так и анти-капиталистический характер. Основной вопрос - это вопрос о земле.

(б) Армейские бунты: отражением жакерии в деревнях являются бунты в армии и на флоте. Солдаты и моряки - это переодетые в униформы крестьяне; они находятся под предводительством либо офицеров-аристократов, либо буржуазных сынков, купивших дворянское звание. Вот как Жорес описывает события в Меце, в августе 1790 года: "Офицеры привыкли при старом порядке считать, что солдаты не имеют никаких прав, и, руководясь презрением к солдату в такой же мере, как и жадностью, они буквально разворовывали средства, предназначенные для солдат. В Меце это было доказано: солдаты выбрали делегатов по ротам и потребовали произвести проверку отчетности. Пришлось признать, что отчетность не в порядке. Был установлен более четкий контроль."

В Нанси антагонизм между офицерами и солдатами выразился в том, что офицеры всячески третировали и сурово наказывали тех солдат, которые отказались стрелять в народ во время событий в Париже в июле 1789 года. Особенно здесь выделился полк Шатовье. В августе 1790 года происходит восстание солдат: они отказываются повиноваться своим офицерам и даже захватывают некоторых из них. Тогда генерал Буйе приводит солдат из Меца, и силой подавляет этот мятеж, к которому присоединились и санкютоты города Нанси. В результате - свыше 3000 убитых.

В Бресте, в сентябре 1790 года, происходит аналогичное восстание моряков. Их главная претензия: дикие и унизительные наказания контрреволюционных флотских офицеров. Национальное собранние посылает в Брест делегатов, и те, при содействии членов якобинского клуба, усмиряют матросов.

Таким образом, классовый антагонизм в армии выражается в:

1) унижениях со стороны дворян по отношению к простым солдатам;

2) хищении имущества предназначенного для армии в целом.

(в) Борьба городских низов: в Нанте буржуазия опирается на рабочих для борьбы с феодализмом. Согласно Жоресу, "бюджет Нанта на 1790 год предусматривал покупку 1172 мундиров национальной гвардии за счет города, который перепродавал их по низкой цене, по видимому желая открыть неимущим доступ в национальную гвардию. Одновременно зо один только 1790 год город израсходовал 150 тыс. ливров на муниципальные мастерские и строительные работы, чтобы ни один рабочий не страдал от безработицы".

В Лионе движение рабочих и демократической буржуазии за отмену городских ввозных пошлин, подавленное летом 1789 года, возобновляется летом 1790 года. Пошлины на зерно, на вино, на мясо, и т.д. приводили к существенному снижению уровня жизни народа, поэтому его лозунгом является: "Долой заставы, не то мы сожжем их!". Муниципалитет Лиона постановляет, "что в городе мануфактур пошлина на предметы первой необходимости - самый опасный из налогов, что лишать рабочего посредством такого налога средств к жизни - значит посягать на самую основу его существования ... кроме того, взимание этих пагубных пошлин фактически прекращено, посколько заставы у ворот открыты, и стараться их восстановить было бы одинаково вредно и опасно."

Национальное собрание декретом от 17 июля 1790 года восстанавливает ввозные пошлины в Лионе, в ответ на что восстают корпорации каменщиков, шляпников, и сапожников. Однако буржуазии, с помощью войск, удастся подавить это восстание.

* * *

В общем во Франции с 1789 по 1792 год замечается значительный экономический рост. К примеру, в 1792 году объем товарооборота достиг 1732 млн. франков, что на 600 млн. больше чем в 1789 году. Существенно увеличивается экспорт французских товаров. Так, согласно министру внутренних дел Редереру, в докладе Конвенту 20 декабря 1792 года, "объем экспорта достиг в первом полугодии 382 млн. Чтобы лучше оценить положение, добавлю, что среднегодовая цифра экспорта не превышала 357 млн., стало быть, одно полугодие дает нам превышение на 25 млн. по сравнению со стоимостью экспорта за год ... ВЫВОЗ БАТИСТОВ, КРУЖЕВ И СУКОН ВЫРОС, А ШЕЛКОВЫЕ ТКАНИ, ГАЗЫ, ЛЕНТЫ И ШЕЛКОВЫЙ ТРИКОТАЖ НАШЛИ НА ВНЕШНИХ РЫНКАХ ДАВНО НЕВИДАННЫЙ ХОРОШИЙ СБЫТ, ПОСКОЛЬКУ ЕЖЕГОДНО В СРЕДНЕМ ЭТИХ ИЗДЕЛИЙ ПРОДАВАЛОСЬ НЕ БОЛЕЕ ЧЕМ НА 36 МЛН., А ЗА ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ИХ ПРОДАНО НА 45 МЛН., И ВСЕ ЭТО УШЛО В ГЕРМАНИЮ."

В результате экономического подъема создается благоприятная коньюктура для рабочих, которые используют ее чтобы выдвинуть свои экономические требования. Так, например, 30 апреля 1791 года подрядчики Парижа направляют жалобу в муниципалитет на рабочих строителей, которые требуют дневную зарплату в 50 су, и не позволяют другим рабочим работать за меньше. В ответ на это рабочие посылают Национальному собранию 27 мая 1791 года заявление, в котором они говорят, что пробовали столковаться с подрядчиками о зарплате и длины дня путем переговоров, но подрядчики даже не хотят с ними разговаривать; поэтому, они вынуждены прибегнуть к забастовке. В ответ на это, Национальное собрание издает 14 июня 1791 года закон Ле Шапелье (по имени депутата который его предоложил). Марат, комментируя 18 июня 1791 года смысл закона Ле Шапелье в своей газете, говорит: "чтобы воспрепятствовать многочисленным собраниям народа, которого они так сильно боятся, они лишили огромный класс подручных и рабочих права собираться и организованно обсуждать дела, в которых они заинтересованы, под тем предлогом, что такие собрания могли бы возродить упраздненные корпорации. Они хотели только изолировать граждан и помешать им сообща заниматься общественными делами."

В Париже в начале 1792 года усиливается плебейское движение. Вот, например, как формулируют проблему представители секции Гобеленов, выступая перед Законодательным собранием 23 января 1792 года: "Представители народа, желающего быть свободным, глубоко встревожены огромной опасностью, которой чревата скупка любого рода ... [и которая] особенно тяжело ударяет по неимущим... Пусть они [т.е. спекулянты] не говорят, что опустошение наших островов является единственной причиной недостатка колониальных продуктов. Это их ненасытная спекуляция прячет от нас сокровища изобилия и показывает нам лишь безобразный скелет голода." Итак, проблема на которую жалуются народ: скупка и спекуляция крупной буржуазии на предметах первой необходимости, в силу чего происходит голод, особенно среди малоимущих слосв населения. Требование которое представляет секция Гобеленов: "Мы просим представить муниципалитету право по вашему приказу надзирать за складами, дабы их не захватили и не использовали столь преступным образом и чтобы они могли по меньшей мере облегчать участь народа, уже давно страдающего от непомерной дороговизны всех предметов первой необходимости."

В этот же день, 23 января, в Париже происходят крупные волнения народа. Мэр Парижа Петион рассказывает о них на следующий день Законодательному собранию следующим образом: "Вот уже несколько дней в Париже чувствовалось глухое брожение. Народ открыто выражал свое недовольство значительным вздорожанием сахара и других продуктов питания. Люди собирались группами в общественных местах и все говорило о близком взрыве...". Парижане, предъявляя требования к мэру, говорят следующее: "САХАР И НЕКОТОРЫЕ ДРУГИЕ ПРОДУКТЫ ПИТАНИЯ ТАК ПОДНЯЛИСЬ В ЦЕНЕ, ЧТО СТАЛИ НЕДОСТУПНЫМИ ДЛЯ БЕДНЯКОВ, ЧТО ВИНОВАТЫ В ЭТОМ ПРЕСТУПНЫЕ МАХИНАЦИИ И ЧТО НАДО ВО ЧТО БЫ ТО НИ СТАЛО СНИЗИТЬ ЭТИ ЦЕНЫ."

Ответ мэра Петиона парижанам: "НЕ В НАШЕЙ ВЛАСТИ УСТАНАВЛИВАТЬ ТВЕРДЫЕ ЦЕНЫ НА ТОВАРЫ ...". В ответ на это парижане переходят к действиям: "НАМ СООБЩИЛИ, ЧТО НА УЛИЦАХ СЕН-МАРТЕН, СИМЕТЬЕР-СЕН-НИКОЛА, ШАПОН И ГРАВИЛЬИ СОБРАЛОСЬ МНОГО НАРОДУ; что были вышиблены двери складов, разбиты окна, народ напал на национальных гвардейцев, пытаясь обезоружить их...".

Требования народа лучше высказал негоциант Жозеф Дельбе, выступивший перед Законодательным собранием 24 января 1792 года против требований секции Гобеленов: "до сентября [1791 года] я получил 2 тыс. фунтов сахара, одну тысячу кофе, 100 тыс. индиго и 250 тыс. хлопка. Эти продукты находятся здесь, у меня в доме, в моем складе, но я их никогда не стану прятать ... Эти товары стоят сегодня 8 млн.; следуя обычному ходу вещей, они будут непрестанно дорожать и достигнут суммы в 15 млн. Я очень жалею, г-н председатель, тех, кто так мало уважает представителей народа, что требует декретов, посягающих на священное право собственности...". Вот весь секрет происходящего. Народ наступает на права крупной буржуазной собственности, ибо требуя твердых цен на основные продукты питания он требует диктата по отношению к собственности крупной буржуазии: когда ей продавать, сколько, и по какой цене.

Требование Жозефа Дельбе Законодательному собранию: "Благоволите же, г-н председатель, отдать г-ну мэру приказ обеспечить мои склады достаточной охраной ...".

Не только торговцев, но и банкиров, в силу их взаимной связи, задела волна народного возмущения. Банкир Боскари, сам будучи членом Законодательного собрания, представил такую петицию Законодательному собранию: "Г-н председатель! Народ, вверенный в заблуждение злонамеренными людьми, толпой явился ко мне вчера утром, в ту минуту когда я собирался идти в Собрание, и помешал мне отправиться на свой пост. Этим людям внушили, что мой торговый дом, именуемый "Ш. Боскари и компания", скупал колониальные товары - утверждение не только лживое, но просто клеветническое. Они пытались силой ворваться в мой дом и разбили все стекла на втором этаже, пока не подоспели мне на помощь силы общественного порядка. Мне и сейчас еще грозит опасность, и, несмотря на охрану, которую мне любезно предоставили, в мои окна все еще швыряют камни; мое состояние, как и моих компаньонов, находится в опасности. Я взываю к закону, прошу защитить собственность не только мою, но и всех парижских негоциантов, которые не застрахованы от нападений заблуждающегося народа...".

Подводя итоги борьбе городских низов:

1) Продолжается борьба против остатков феодального порядка. Перегородки в отсеках корабля старого режима наполовину снесены предыдущим штормом, и корабль стремительно погружается в воду.

2) Наростает борьба с крупной и средней буржуазией.

2) Политическая борьба периода 1790-92 гг.

(а) Действующие лица: на фоне социально-экономических противоречий которые мы обозначили происходит политическая борьба. Политическая борьба являет собой более сложную картину, ибо в ней участвуют партии, более тонко выявляющие классовую структуру данного общества.

Партии которые участвуют в драме ведущей к восстанию 10 августа это: во-первых феодалы-монархисты, во-вторых крупная буржуазия которая в своем подавляющем большинстве монархическая и которая, выделившись из якобинского клуба, стала называться "фейянами"; в-третьих на арене участвует средняя, умеренная буржуазия, политические пристрастия которой частично монархические и частично республиканские; Кондорсе, ее идеолог, первый выразил идею республики как возможную политическую структуру для Франции в ближайшем будущем; эта буржуазия называется "жирондистами" (по названию того департамента откуда явились ее главные представители); четвертую партию можно назвать "якобинцами" и это политические представители рабочих и мелкой буржуазии; среди этой партии в ходе революции все больше преобладают республиканские течения, некоторые из них даже коммунистической направленности.

Политическая драма развертывается следующим образом: после событий 14 июля и 5-6 октября 1789 г. у власти стоят фейяны; к примеру, во главе парижской национальной гвардии, а затем во главе Северной армии, стоит Лафайет. Именно партия фейянов, в основном, проводит "приватизацию" имуществ церкви (говоря современным советским языком), ложит себе в карман ее львиную долю, и таким образом становится ненавистной феодальной партии. Фейяны ведут борьбу как направо, так и налево. Так, 28 февраля 1791 года Лафайет скачет вместе с национальными гвардейцами к Венсеннскому замку, который штурмуют рабочие Сент-Антуанского предместья в ответ на слухи что готовится монархический государственный переворот. Лафайет и рабочие обмениваются несколькими выстрелами, но в общем разрушение Венсеннского замка удается предотвратить. В этот же день, Лафайет скачет к Тюильри, где собираются вооруженные монархисты, и также разгоняет это общество.

(б) Борьба за избирательное право: фейяны вместе с жирондистами борются против якобинцев. Экономическую обусловленность этой борьбы мы уже видели: это крупные собственники борются против демократии. В политической сфере, буржуазия пытается экспроприировать демократические слои сельского и городского населения путем введения в Конституции 1791 г. разделения граждан на "активных" и "пассивных", говоря современным языком на "белых" и "цветных". Активным гражданином имеющим право участвовать в первичных собраниях считается тот, кто платит государству налог в размере трехдневной заработной платы. Активные граждане имеющие право быть выбранными в Национальное собрание платят "прямой налог в размере одной марки серебра (около 50 ливров) и, кроме того, владеют какой-нибудь собственностью." Дабы устранить из выборов более революционные слои населения, разрешается голосовать мужчинам только после достижения 25 лет; женщинам вообще не разрешается голосовать.

Буржуазия, лживо объяняя свое желание оставить рабочих и крестьян без избирательного права, устами депутата Национального собрания Демьене, говорит следующее: "допуская в первичные собрания нищих, ибо они не платят государству никакого налога, неужели можно при этом полагать, что они устоят перед попытками подкупить их?". Как позже выясняется что именно представители буржуазии в собрании, такие как Мирабо, состоят непосредственно на жалованьи двора. Буржуазия что называется судит других, снимая мерку с себя.

Желанию буржуазии разделить граждан на активных и пассивных противостоят как рабочие, так и мелкая буржуазия. Например, Национальное собрание получает от рабочих Сент-Антуанского предместьян 13 февраля 1790 года послание, в котором, согласно Олару, рабочие протестуют против разделения граждан на активных и пассивных; "они говорят также, что если они сами не вошли в состав активных граждан, то только потому, что не платят прямого налога и они ходатайствуют о разрешении им платить этот налог, чтобы не быть "илотами".

Пожалуй лучше всех чаяния рабочих выразил Марат. Он пишет: "Известно, что революция обязана своим успехом восстанию мелкого люда; не менее известно также, что взятие Бастилии обязано своим успехом главным образом десяти тысячам работникам Сент-Антуанского предместья... Отказывая нам в правах гражданина по причине нашей бедности, страшитесь, чтобы мы не вернули себе этих прав, отняв у вас ваш излишек ... чтобы занять выше место, нам стоит только скрестить спокойно руки. Принужденные тогда пользоваться собственными руками и обрабатывать ими свои поля, вы сравняетесь с нами ..." Марат раскрывает для нас то, что рабочие видят в борьбе за всеобщее избирательное право: шаг в сторону социального равенства. Вообще, Марат, как политическая фигура, является представителем левого крыла якобинцев; он настроен явно против буржуазии. Так, например, 16 мая 1791 г. Марат выступает против капиталистической эксплуатации: "КОГДА КАЖДЫЙ РАБОЧИЙ СМОЖЕТ РАБОТАТЬ НА СЕБЯ, ОН НЕ ЗАХОЧЕТ РАБОТАТЬ НА ДРУГИХ; ТОГДА НЕ БУДЕТ БОЛЬШЕ НИКАКИХ МАСТЕРСКИХ, НИКАКИХ МАНУФАКТУР, НИКАКОЙ ТОРГОВЛИ." Средства которые Марат видит для достижения этой цели не двухсмысленны: "... если бы после резни на Марсовом поле я нашел две тысячи человек, воодушевленными чувствами, раздиравшими мою душу, я бы во главе их заколол кинжалом генерала [т.е. Лафайета] посреди его батальона разбойников, сжег деспота в его дворце и посадил на кол наших отвратительных представителей на их же местах" (из разговора с Робеспьером летом 1791 года). Таким образом, можно сказать что Марат ставит коммунистическую задачу.

В крупных городах, борьбу за отмену ценза, за всеобщее избирательное право, возглавляют народные клубы. В них допускаются пассивные граждане, женщины, а иногда даже дети с 12-летнего возраста. Согласно Олару, "Первой и непосредственной целью этих обществ было просвещение народа. Они созывали по вечерам, особенно воскресным, рабочие семьи, чтобы читать им Декларацию прав, законы, и проходить с ними курс гражданского образования. В начале все это носило самый скромный характер. Одно их таких Братских обществ обоих полов, собиравшееся в том самом монастыре якобинцев, где заседали Друзья Конституции, было основано (повидимому в 1790 году) бедным учителем пансиона, Клодом Дансаром. Он приносил с собой всякий раз огарок свечи в кармане, огниво и трут. Если заседание затягивалось, то присутствующие покупали вскладчину другую свечку."

В мае 1791 года тридцать народных клубов Парижа образуют центральный комитет, который заседает в клубе Кордельеров под председательством Робера. 15 июня 1791 года этот центральный комитет посылает Учредительному собранию следующую петицию:"Отцы отечества! Люди, подчиняющиеся законам, в изготовлении которых они не принимали участия и на которые не давали своего согласия, суть рабы. Вы объявили, что закон может быть только выражением общей воли, а между тем большинство населения состоит из граждан, носящих странное название пассивных ... 14 июля 1789 года Париж насчитывал 300 000 вооруженных людей; список активных граждан, опубликованных муниципалитетом, не насчитывает и 80 000 их. Сопоставьте эти цифры и судите." Учредительное собрание эту петицию не зачитывает, но она была расклеена на афишах по всему Парижу.

Якобинцы и Пале-Руаяль поддерживают борьбу рабочих за всеобщее избирательное право. Робеспьер с 1789 года говорит об этом: "Все граждане, кем бы они ни были, имеют право притязать на все степени представительства. Это более всего соответствует Декларации прав, которая требует уничтожения всех привилегий, всех различий, всех изъятий."

Камиль Демулен, в "Revolution de France et de Brabant", выступая против буржуазных и королевских свящинников, говорит: "А что касается вас, о презренные жрецы! о, тупые бонзы! разве вы не видите, что ваш бог не имел бы права быть избранным? Вы причислили к отверженным общества того Иисуса Христа, которого вы провозглашаете богом с церковных кафедр и с трибуны! И вы хотите, чтобы я уважал вас, священников БОГА-ПРОЛЕТАРИЯ, который не был бы даже активным гражданином!"

(в) Европейские монархии и внутренняя реакция: если слева с власть придержащими, с крупной буржуазией, борются рабочие и мелкая буржуазия, то справа с фейянами борются монархисты. Для того, чтобы вернуть ускользнувшую от них власть, монархисты, сразу после событий 5-6 октября, обращаются к иностранным державам за помощью. 12 октября 1789 года граф д'Артуа пишет австрийскому императору Иосифу II: "Я умоляю Ваше Величество разрешить мне высказать одно соображение, а именно, что дело короля Франции - это дело всех государей, что все они должны опасаться подобной участи, если они не освободят того, кого можно упрекнуть разве что в излишней доброте и кротости..." Однако, австрийский монарх в это время занят: во внутренних делах, борьбой с духовенством и знатью, а во внешней политике вопросом о восточных землях; возможно также австрийский монарх заинтересован в некотором ослаблении французской монархии; в силу этих причин, Австрия не торопиться на помощь французскому королю.

Так как призвать иностранные войска на помощь к нему в Париж не удается, у Людовика XVI появляется другой план, который был четко изложен в марте 1791 года фаворитом королевы Марии Антуанетты шведом по имени граф Ферзен: "король отправится к Буйе и его армии [в Кобленце, центре эмигрантской деятельности]; он обратится за помощью к иностранным державам ... КОРОЛЬ НИКОГДА НЕ БУДЕТ КОРОЛЕМ БЛАГОДАРЯ ФРАНЦУЗАМ, БЕЗ ПОМОЩИ ИНОСТРАННЫХ ДЕРЖАВ."

Марат, разоблачая замысел короля перед нацией, в своей газете от 28 марта 1791 года пишет: "НЕПРИЯТЕЛЬСКАЯ 80-ТЫСЯЧНАЯ АРМИЯ СТОИТ У НАШИХ ГРАНИЦ, ОТ КОТОРЫХ ОТВЕДЕНЫ ПОЧТИ ВСЕ ФРАНЦУЗСКИЕ ВОЙСКА, А НЕМНОГИМ ИНОСТРАННЫМ ПОЛКАМ, СТОЯЩИМ ТАМ ГАРНИЗОНОМ, ДАН ПРИКАЗ ПРОПУСТИТЬ АВСТРИЙЦЕВ.

НАЦИОНАЛЬНАЯ ГВАРДИЯ ДЕПАРТАМЕНТОВ, КОТОРАЯ МОГЛА БЫ ПОМЕШАТЬ

ИМ ВТОРГНУТЬСЯ В СТРАНУ, НЕ ИМЕЕТ НИ ОРУЖИЯ, НИ БОЕПРИПАСОВ И ПОДЧИНЕНА ДИРЕКТОРИЯМ, ПОЛНОСТЬЮ СОСТОЯЩИМ ИЗ ПРИСПЕШНИКОВ СТАРОГО РЕЖИМА.

КАК ТОЛЬКО КОРОЛЕВСКАЯ СЕМЬЯ БУДЕТ УВЕЗЕНА, неприятель двинется на Париж, где Национальное собрание и муниципалитет, состоящий из предателей, заявят о покорности монарху ...

ГРАЖДАНЕ, ПОВТОРЯЮ ВАМ - КОНЕЦ СВОБОДЕ, КОНЕЦ ОТЕЧЕСТВУ, ЕСЛИ

МЫ ДОПУСТИМ ПЕРЕЕЗД КОРОЛЕВСКОЙ СЕМЬИ В СЕН-КЛУ, ЕСЛИ ОНА ПОКИНЕТ

ТЮИЛЬРИ."

Однако король долго продолжает сомневаться, бежать ему из Парижа или нет. Такой план сопряжен с многими проблемами для короля. Еще 15 мая 1790 года преставитель австрийского двора при французском дворе, Мерси-Аржанто, в письме к Марии Антуанетте, наглядно объясняет трудности связанные с планом "похищения" короля эмигрантами: "Полное отсутствие продовольствия, оружия, боеприпасов, всего, наконец, что необходимо для вооружения любой армии, для ее передвижения и существования в походе ... Эту картину, столь же печальную, сколь и правдивую, следует сравнить с наличием 300-400 тыс. человек национальной милиции, более или менее дисциплинированных, но хорошо вооруженных и еще более воодушевленных внушеными им принципами и всяким бредом; отряды этой милиции, расположенные во всех городах, местечках, деревнях королевства, перекрывают все дороги, особенно ведущие из столицы, в окружности более чем 40 лье..." Это должно нас учить как оценивать шансы любой военно-революционной операции: во-первых по количеству имеющихся в наличии у обеих сторон солдат, боеприпасов, продовольствия, а во-вторых, по уровню организованности, выучки и дисциплины войск, и в-третьих, по уровню боевого духа и воодушевления каждой из сторон. Только собрав все эти факторы воедино, взвесив их на весах разума, подсчитав все за и против, можно принимать тактическое решение. Если речь идет о крупной операции, расчитанной на долгий период, то нужно также принимать во внимание возможных союзников обеих из сторон, индустриально-промышленный потенциал и человеческие ресурсы.

Французский король боится потерять корону если он решится на план бегства. Поэтому он продолжает просить солдат и денег у иностранных монархов. Так, 3 мая 1791 года агент Людовика XVI, барон де Бретей, пишет императору Австрии Леопольду: "Верный слуга императора ныне берет на себя смелость утверждать, что из всех расходов императорской казны это самый безотлагательный: от него зависят спасение французской королевы, спасение монархии и спокойствие правление Леопольда. ЕСЛИ НЕ БУДЕТ ОСТАНОВЛЕНО СТОЛЬ ЖЕ БЫСТРОЕ, СКОЛЬ И УСТРАШАЮЩЕЕ ПРОДВИЖЕНИЕ ДЕМОКРАТИИ, ТО НИ ОДИН ТРОН НЕ БУДЕТ БОЛЬШЕ ПОКОИТСЯ НА ПРОЧНОЙ ОСНОВЕ ..." То же самое верно сегодня и в отношениях капитализма с новой революционной волной.

(г) Бегство короля и борьба за его отречение: 18 апреля 1791 года король пытается выехать в Сен-Клу, но его задерживают национальные гвардейцы, при активной поддержки народа который собирается вокруг дворца. Фейяны, в первую очередь глава национальных гвардейцев Лафайет и мэр Парижа Байи, пытаются содействовать отъезду короля, но из-за угроз солдат они вынуждены отступить. Некоторые из гвардейцев уже тогда поговаривают о том, чтобы ворваться в Тюильри, устроить там погром и убить короля (что впрочем правильно). Однако никто из них еще не думает о республике; они лишь желают заменить короля герцогом Орлеанским, который на тот момент разыгрывал из себя демократа, принимая участия в заседаниях якобинского клуба.

20 июня 1791 года, ночью, король делает вторичную попытку. Он выезжает из Парижа и направляется в Монмеди, где к нему должен присоединиться Буйе с армией верных солдат. Лафайет и Байи вероятно осведомлены об этой попытке к бегству, но они ничего не делают чтобы ее предотвратить. Короля опознают по дороге некоторые из бывших национальных гвардейцев; крестьяне противостоят отряду драгунов которые желают увезти короля и, таким образом, задерживают короля в Варенне.

21 июня, согласно Олару, "Секция Французского Театра захотела установить революционным путем всеобщее избирательное право: она объявила, что принимает в свою среду всякого гражданина, достигшего двадцатилетнего возраста и имеющего определенное местожительство. Она выбросила из присяги слова "активный" и "король". 22 июня клуб Кордельеров в петиции к Национальному собранию высказывается за республику, однако якобинский клуб эту меру не подерживает. Кордельеры стоят левее якобинцев.

Как только король возвращается в Париж (25 июня), среди плебейских слоев Парижа начинается сильное брожение в пользу отречения короля от престола. Барнав, который на тот момент является членом Якобинского клуба, пишет: "... в Якобинском клубе ... царило сильное возбуждение. УДАЛОСЬ ПОДНЯТЬ ЗНАЧИТЕЛЬНОЕ ЧИСЛО РАБОЧИХ, ЗАНЯТЫХ В РАЗНЫХ МАСТЕРСКИХ БЛИЗ ПАРИЖА, ЛЮДЕЙ, КОТОРЫЕ ВСЕ БЫЛИ ЛИШЕНЫ СОБСТВЕННОСТИ, БОЛЬШЕЙ ЧАСТЬЮ НЕИЗВЕСТНОГО РОДА И ПЛЕМЕНИ И ЧАСТО ДО НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ СЧИТАЛИСЬ ПОЛИТИЧЕСКИМИ ОТСТАЛЫМИ, ОДНАКО ПРОЯВЛЯЛИ БОЛЬШОЙ ИНТЕРЕС К НАКАЗАНИЮ ТИРАНА."

17 июля 1791 года клуб Кордельеров предлагает народу петицию в которой требуется суд над Людовиком XVI и организация новой формы испольнительной власти. Подписи под этой петицией собираются на Марсовом поле. В 19:30 туда подходит Национальная гвардия во главе с Буйе и Лафайетом и открывает огонь по народу. Несколько сот мужчин и женщин были убиты. На следующий же день Национальное собрание принимает репрессивный закон против народа. В частности, статья 3 говорит: "Все выкрики против национальной гвардии, имеющие целью заставить ее сложить оружие или не пускать его в ход, рассматриваются как мятежные, и виновники их будут караться тюремным заключением сроком до двух лет." Это объяняет нам, что происходило на Марсовом поле 17 июля.

События 17 июля приводят также к тому, что фейяны выделяются из якобинского клуба, хотя жирондисты продолжают (пока) принимать участие в его работе. Лафайет, в письме к Законодательному собранию от 16 июня 1792 года весьма интересно характеризует якобинцев: "ОРГАНИЗОВАННАЯ КАК ОТДЕЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО СО СВОЕЙ СТОЛИЦЕЙ И АФФИЛИРОВАНЫМИ ОБЩЕСТВАМИ, СЛЕПО ПОВИНУЮЩИМИСЯ НЕСКОЛЬКИМ ЧЕСТОЛЮБИВЫМ ВОЖАКАМ, ЭТА СЕКТА ОБРАЗУЕТ ОТДЕЛЬНУЮ КОРПОРАЦИЮ В ЛОНЕ ФРАНЦУЗСКОГО НАРОДА, ЧЬИ ПРАВА ОНА УЗУРПИРУЕТ, ПОДЧИНЯЯ СЕБЕ ЕГО ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ И УПОЛНОМОЧЕННЫХ." Здесь важно отметить, что якобинскую партию, идущую к власте, Лафайет характеризует как государство в государстве. Как видно именно такой характер должна иметь партия идущая к власте.

(д) Интрига внешней войны: сразу после событий на Марсовом поле, Жиронда начинает интригу, внешняя сторона которой нацелена якобы на войну с Австрией, но внутренняя сторона которой ищет путей отстранения партии фейянов от власти. Замысел этой интриги лидер жирондистов Бриссо объясняет post factum (20 сентября 1792 года, т.е. после свержения короля): "ЧТОБЫ ВСЕ ФРАНЦУЗЫ УВИДЕЛИ КОВАРСТВО ДВОРА, НАДЛЕЖАЛО ПОДВЕРГНУТЬ ЕГО БОЛЬШОМУ ИСПЫТАНИЮ, И ЭТИМ ИСПЫТАНИЕМ БЫЛА ВОЙНА С АВСТРИЙСКИМ ДОМОМ. КАК МЫ УЖЕ СКАЗАЛИ, ФРАНЦИЮ МЫ СПАСЛИ ТОЛЬКО ТЕМ, ЧТО ПРИВИЛИ ЕЙ ИЗМЕНУ. Не будь войны, ни Лафайет, ни Людовик не были бы полностью разоблачены. Не будь войны, не было бы революции 10 августа. Не будь войны, Франция не стала бы республикой; сомнительно даже, чтобы она стала ею через двадцать лет."

Одна цель войны - это наглядно показать предательство короля и фейянов, и таким образом прийти к республике во главе с Бриссо, Верньо, и другими умеренными республиканцами. Но есть и другая, скрываемая Жирондой, причина для войны с Австрией: ударить по мятежным рабочим и крестьянам во Франции. Буржуазия хочет иметь военную силу, на которую она может опереться, чтобы при первой представившейся возможности объявить требования мятежников австрийской интригой, после чего обрушить на них военный кулак. Так, осведомитель римского двора аббат Саламон пишет кардиналу Дзеладе 19 декабря 1791 года: "Члены Учредительного собрания, не зная, к каким средствам прибегнуть, чтобы раздавить якобинцев и преобразовать Конституцию, решили, что надо поймать этих якобинцев на слове [подразумеваются выступления последних против аристократов] и объявить войну, потому что тогда произошла бы какая-нибудь вспышка, которая могла бы привести к желаемой целе, т.е. к некоторому смягчению Конституции." Смягчение Конституции подразумевает уничтожение якобинской партии. Внешняя война является средством достигнуть цели внутренней политики.

После неудавшегося бегства, король Людовик XVI вынашивает несколько другой план возвращения власти. Вместо того, чтобы бежать он решает оставаться в Париже, и попытаться собрать конгресс видных монархов для решения "французского вопроса". Королева Мария Антуанетта пишет 1 августа 1791 году австрийскому послу: "Я по прежнему продолжаю желать, чтобы державы вели переговоры, имея за спиной силу ..."

Все усилия французского двора собрать конгресс, "имеющий за спиной силу", приводят только к подписанию декларации о намерениях между австрийским императором и прусским королем. Это происходит в Пильнице 27 августа 1791 года. В тексте этой декларации мы читаем: "они [т.е. австрийский император и прусский король] рассматривают положение, в каком находится в настоящий момент французский король, как ПРЕДСТАВЛЯЮЩИЙ ОБЩИЙ ИНТЕРЕС ДЛЯ ВСЕХ ГОСУДАРЕЙ ЕВРОПЫ." Однако такое великолепное понимание своего общего интереса ни к каким действиям не приводит. Так, например, шведский посол в Санкт-Петербурге пишет графу Ферзену 25 октября 1791 года (ибо и шведский монарх и русская императрица замешаны в интригах французского короля): "Всех сбивает с толку то, что происходит в Тюильри в течение последнего месяца. Злонамеренные и нерешительные дворы пользуются этим как предлогом для оправдания своего бездействия."

В силу видимого фиаско такого плана, король Людовик XVI, с декабря 1791 года, решает присоединиться к усилиям жирондистов вызвать войну с иностранными державами. Но расчет у него несколько другой от расчета жирондистов. Если те хотят войны для того, чтобы выявить измену короля и фейянов, то Людовик хочет войны для того, чтобы ускорить вторжение иностранных армий на территорию Франции с целью "запугивания клубов", по выражению Нарбонна, военного министра. Королева Мария Антуанетта, в письме к графу Ферзену от 9 декабря 1791 года раскрывает (частично) интригу двора против Жиронды: "Я думая, что мы [т.е. в первую очередь Законодательное собрание] объявим войну, но не державе, у которой имелись бы средства для борьбы с нами, для этого мы слишком трусливы, а курфюрстам и нескольким немецким князьям в надежде, что они не смогут защищаться. Глупцы! Они [т.е. жирондисты] не понимают, что если они сделают подобную вещь, то они нам окажут услугу, потому что если мы начнем, то потребуется наконец вмешательство всех держав, чтобы защитить права каждого." Права каждого означает в первую очередь права французского монарха.

Еще до того, как война была объявлена (а король делает это на заседании Законодательного собрания 20 апреля 1792 года), королева сообщает о военных планах французских армий потенциальному противнику, Австрии. В письме к графу Мерси от 26 марта 1792 года она пишет: "Не сомневаясь более в согласии держав относительно движения войск, г-н Дюмурье собирается начать первый нападением в Савойе и в районе Льежа. Для последней операции предназначена армия Лафайета. Такое решение принято на вчерашнем заседании Совета."

Измену двора после объявления войны чувствуют все. Так, например, Северная армия под командованием генерала Люкнера без труда проникает в Бельгию, занимает Ипр и Менен, но затем ей дается приказ отойти к Лиллю. Вот отрывки из письма полученного из армии Люкнера, и зачитанного в Законодательном собрании 28 июня 1792 года: "Со сремени перемены в правительстве [подразумевается увольнение жирондисткого министерства и назначение фейянов в июне 1791 года] в правительстве интрига преуспевает непостижимо. Армия подвергается такой обработке, что можно потерять всякую надежду, если маркиз Люкнер не откроет глаза на все, что его окружает, и прежде всего на тех, кто находится во главе штаба. В армии ропщут на то, что мы бездействуем после первых успехов... Вчера прибыла депутация бельгийцев просить маршала оказать поддержку восстанию, которое готово вспыхнуть, и соблаговолить прикрыть их, послав 2-3 тыс. человек ... [Люкнер рассердился и отказал] ... интриганы убедили его [Люкнера] покинуть Бельгию как раз тогда, когда восстание должно было вспыхнуть..."

Жирондист Жансонне, выступая в Законодательном собрании 30 июня 1792 года, говорит: "Война, которую мы ныне ведем против австрийского двора ... превратилась в интригу ... Эта война имеет только видимость войны; люди, которые руководят ею, действуют по указаниям австрийского двора ... в результате какой-то интриги (ибо маршал Люкнер, по моему мнению, не виновен в этом) маршала вынудили угрозами сатанинского Австрийского комитета совершить это отступление [из Бельгии]".

Марат, в своей газете "Ami du peuple", от 16 июля 1792 года, пишет: "[Люкнер] лжет, когда утверждает, что был вынужден отступить в наши пределы из-за недостатка сил для проникновения во вражескую страну, все жители которой умоляли его о помощи."

Итак, как нам кажется, происходит следующее: армия Люкнера воюет в Бельгии в армиями Австрии. Увидев, что война идет успешно, и даже может развернуться в буржуазное восстание против австрийского владычества в Бельгии, фейяны и двор приказывают Люкнеру отойти из Бельгии под предлогом недостаточности сил. На самом деле, ослабить австрийского императора значит ослабить французского короля, так как последний ждет военной помощи от первого. Революция во Франции, как оказывается, неразрывно связана с революцией в Бельгии; подрывая революцию в Бельгии тем самым двор борется против революции во Франции.

Фейяны работают вместе с монархистами против военных усилий Франции. Это видно, например, из следующего письма королевы Ферзену от 7 июня: "Мои конституционалисты посылают человека в Вену; он будет проездом в Брюсселе; надо предупредить г-на де Мерси, чтобы он его приннял как человека, о котором известила и рекомендовала королева, и чтобы переговоры с ним велись в духе мемуара, врученного ему мною." "Конституционалисты" это и есть фейяны. В то время как Франция воюет с Австрией, двор и фейяны ведут переговоры с австрийским двором, и вместе подготовляют вторжение герцога Брауншвейгского во Францию во главе армии из пруссаков, австрийцев и французских эмигрантов.

(е) Два вопроса внутренней политики: 6 мая Законодательное собрание принимает закон против неприсягнувших священников. Неприсягнувшие священники это по сути те священники которые держат сторону феодалов против буржуазии; они отказываются присягнуть на верность буржуазной Конституции, а посему называются "неприсягнувшими". Согласно новому закону, этим священникам грозит ссылка. И это вполне понятно: ведь эти священники сплачиваются вместе с феодалами и настраивают крестьян против революции. Они готовят почву для нашествия иностранных войск во Францию. Например, обращаясь к Пруссии, они пишут: "Именно Франция, во времена Карла Великого, принесла германским народам христианство; было бы нечестиво и неблагодарно со стороны германских народов не восстановить во Франции христианство, которому грозит опасность." Опасность грозит, на самом деле, не столько христианству, сколько тому имуществу которое революция экспроприирует у попов.

4 июня военный министр-жирондист Серванн предлагает в Законодетельном собрании создать военный лагерь близ Парижа в 20 тысяч человек отобранных из рядов национальной гвардии. Вопрос в том, с какой целью Жиронда предполагает использовать эти вооруженные силы. Марат разоблачает эти намерения в своей газете от 15 июня 1792 года: "этот военный лагерь, будьте уверены, предназначен поддерживать операции контрреволюционеров столицы, а также операции национальных и иностранных армий, призванных для восстановления деспотизма. Чтобы надлежащим образом подготовить его для этой задачи, ему дадут командиров-роялистов, которые всесторонне его обработают." Фейянам также не нравится проэкт этого лагеря, и они подают петицию, подписанную 8 тыс. национальными гвардейцами, против этого лагеря. Значит, жирондисты предполагают устроить военный лагерь близ Парижа для того, чтобы ударить по своим внутренним классовым врагам: как фейянам, так и санкюлотам.

Министр внутренних дел, жирондист Ролан, подает королю письмо, написанное 10 июня 1792 года, где он просит у короля санкцию на закон против неприсягнуших священников и на создание вооруженного лагеря. В своем письме он, в частности, пишет: "Брожение достигло крайней степени во всех концах государства. Оно приведет к страшному взрыву, если не будет успокоено обоснованным доверием к намерениям Вашего Величества, но это доверие не родится благодаря уверениям: оно может иметь основанием только факты..." Согласно Ролану, такое доверие к намерениям короля у нации будет только если он выступит против собственных интересов в сферах религии и вооруженных сил. В ответ король увольняет министров-жирондистов, назначает министров-фейянов, и налагает veto на декрет против не присягнувших священников и отказывает в санкции на создании вооруженного лагеря.

3) Восстание

(а) Вооруженная демонстрация: в связи с увольнением министров-жирондистов и veto на декреты о не присягнувших священниках и о военном лагере, граждане намереваются подать петицию Законодательному собранию и королю, и поддержать ее вооруженной демонстрацией. Организатором этого шествия является поляк по имени Лазовский. После того, как Генеральный совет Парижской Коммуны был ознакомлен с этими планами, он отказывает в праве на проведение шествия. 16 июня 1792 года Коммуна, которая находится в руках жирондистов, издает следующий указ: "Г-да Лазовский, капитан канониров Сен-Марсельского батальона,... [и другие]... сообщили Генеральному совету, что граждане Сент-Антуанского и Сен-Марсельского предместий приняли решение подать в среду 20 числа сего месяца Национальному собранию и королю петиции относительно нынешних обстоятельств и посадить затем дерево свободы в террасе Фейянов в память о заседании в Зале для игры в мяч.

"Они просили Генеральный совет разрешить им выступить в тех же одеждах, которые они носили в 1789 году и в то же время со своим оружием. Генеральный совет, обсудив эту устную петицию и заслушав прокурора Коммуны,

"Принимая во внимание, что закон запрещает всякие вооруженные сборища если они не являются частью законно вызванных сил общественного порядка, постановил перейти к обсуждению очередных дел ..."

Мэр Парижа Петион, жирондист по убеждениям, не очень противится подготовке к проведению демонстрации. 19 июня от отдает приказ удвоить посты у Тюильри. 19 же в полночь он отдает приказ собрать национальную гвардию. Все это недостаточно и несколько поздно.

В преддверии движения 20 июня, согласно Шометту, "самые пылкие и самые просвещенные патриоты отправляются в клуб Кордельеров и сговариваются там ночи напролет. В числе других был один комитет, где изготовили красное знамя с такой надписью: Военное положение народа против мятежа двора, и под этим знаменем должны были объединиться свободные люди, подлинные республиканцы ..." С тех пор красное знамя становится всеобщим символом вооруженного восстания угнетенных против их угнетателей.

В ночь с 19 на 20 секции Гобеленов, Попенкур, и Кенз-Вен заседают непрерывно. Утром 20 июня Сент-Антуанское и Сент-Марсельское предместья начинают двигаться к центру города. Одна вооруженная колона идет из района больницы Сальпетриер, а другая из района Бастилии. Они соединяются, и идут к Манежу, где заседает Законодательное собрание. Депутация от демонстрантов силой проникает в Законодательное собрание, и ее оратор, служащий по имени Югенен, зачитывает следующую петицию: "Исполнительная власть [т.е. фейяны и король] отнюдь не ладит с вами, нам не требуется иного доказательства, кроме увольнения министров-патриотов. Что же это, выходит, что счастье целой нации зависит от каприза одного короля, но разве у этого короля может быть другая воля, кроме воли закона?... Мы жалуемся, господа, на бездействие наших армий. Мы требуем, чтобы вы разобрались в причинах этого бездействия. ЕСЛИ ОНО ЗАВИСИТ ОТ ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ ВЛАСТИ, ТО ЕЕ НАДО УНИЧТОЖИТЬ. Нельзя допускать, чтобы кровь патриотов лилась ради удовлетворения честолюбия и спеси Тюильрийского дворца ... Законодатели, мы просим вас разрешить нам постоянное ношение оружия до осуществления Конституции. Эта петиция исходит не только от жителей Сент-Антуанского предместья, но и от всех секций столицы и окрестностей Парижа." Итак, впереди "буржуазной" революции идут именно рабочие, т.е. жители Сент-Антуанского предместья. Спрашивается, какая же это буржуазная революция? Вполне правильно политика рабочих направлена против короля. В этом столько же "буржуазности" сколько и в борьбе русских социал-демократов против царизма.

Что происходит в Законодательном собрании после прочтения петиции описывает "Moniteur", v.XII, N 718: "Граждане вооружены, одни пиками, другие стамесками, резаками, ножами и палками. Все проходят по залу, танцуя ... под звуки "Ca ira" и выкрикивая: "Да здравствуют санкюлоты! Да здравствуют патриоты! Долой вето!"

После того как он покидает Законодательное собрание, народ врывается в Тюильри. Как это происходит хорошо описывает "Revolutions de Paris": "Они [т.е. демонстранты] встретили большое сопротивление у дверей первых апартаментов, но присутствие пушки, которую санкюлоты внесли туда на своих плечах, устранило все препятсвия. После удара топором в дверь второй комнаты, Людовик XVI сам велел отворить ее, крича: "Да здравствует нация!" и размахивая своей шляпой. Король находился тогда со священниками, из которых многие были одеты в белое; как только показался народ, они удалились ... Среди такой сцена, таблицы Прав человека были помещены прямо перед королем, еще мало привыкшим к подобным зрелищам. Граждане теснились вокруг него. "Утверждайте декреты! - кричали ему со всех сторон. - Призовите министров-патриотов! Прогоните ваших священников! Выбирайте между Кобленцем и Парижем!..." Главное что здесь должны почерпнуть революционеры это то, что пушка устраняет все препятствия.

(б) Интрига двора: в ходе событий 20 июня народ надевает на Людовика XVI красный колпак санкюлотов и как бы пробует сделать его "красным" королем. Но это затея явно бесполезная. 26 июня королева Мария Антуанетта посылает нешифрованное письмо графу Ферзену, где в слегка заувалированной форме она просит его ускорить вторжение иностранных армий: "Меня огорчает, что я не могу успокоить Вас насчет положения Вашего друга. Однако за последние три дня болезнь не прогрессировала, но все же она являет тревожные симптомы; и они приводят в отчаяние самых опытных врачей. ДЛЯ ЕГО СПАСЕНИЯ НУЖЕН БЫСТРЫЙ КРИЗИС, А ЕГО ПРИЗНАКОВ ЕЩЕ НЕ ВИДНО. ЭТО ПРИВОДИТ НАС В ОТЧАЯНИЕ. ОСВЕДОМИТЕ О ЕГО ПОЛОЖЕНИИ ТЕХ ЛИЦ, КОТОРЫЕ ИМЕЮТ С НИМ ДЕЛОВЫЕ ОТНОШЕНИЯ, ЧТОБЫ ОНИ ПРИНЯЛИ МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ СО СВОЕЙ СТОРОНЫ. ДЕЛО НЕ ТЕРПИТ ОТСРОЧКИ."

Но это письмо Ферзен отвечает Марии Антуанетте 30 июня: "НАДО ПРОДОЛЖАТЬ В ТОМ ЖЕ ДУХЕ И ГЛАВНОЕ - СТАРАТЬСЯ НЕ ПОКИДАТЬ ПАРИЖ, ЭТО ВАЖНЕЙШИЙ МОМЕНТ. ТОГДА БУДЕТ ЛЕГКО ПРИЙТИ К ВАМ, И В ЭТОМ СУТЬ ПРОЕКТА ГЕРЦОГА БРАУНШВЕЙГСКОГО."

(в) Требования народа:в Законодательное собрание начинают прибывать адреса, требующие низложение короля. Вот например один из дистрикта Анжер, зачитанный в собрании 23 июля: "ЗАКОНОДАТЕЛИ, ЛЮДОВИК XVI ИЗМЕНИЛ НАЦИИ, ЗАКОНУ И СВОИМ ПРИСЯГАМ. ЕГО СУВЕРЕН - НАРОД. ПРОВОЗГЛАСИТЕ НИЗЛОЖЕНИЕ, И ФРАНЦИЯ БУДЕТ СПАСЕНА."

От департамента Нор мы имеем следующее обращение, от 25 июля 1792 года: "Все, кто поддерживает достаточно регулярные связи с департаментом Нор и пограничными областями, вполне убеждены и готовы отдать голову в том на отсечение, что двор и исполнительная власть предают нас ..."

В этот же день, 25 июля, секция Парижа Круа-Руж, адресует Законодательному собранию следующее послание: "Законодатели, отечество в опасности. Примите меру, простую, легкую, осуществимую. Объявите низложение исполнительной власти, вы можете это сделать, руководствуясь Конституцией." Однако законодатели, преимущественно жирондисты, не спешат это сделать, так как 10 июля министры-фейяны коллективно подали в отставку и король начал секретные переговоры с жирондистами насчет формирования министерства. В сейфе у короля, после взятия Тюильри, нашли записку, датированную 20 июля, от жирондистов Гюаде, Верньо, и Жансонне, о кризисе в стране и средствах его преодоления. По словам социалистического историка Жоржа Лефевра, "Из нападающих, они [т.е. жирондисты] внезапно превратились в защитников престола" и это еще до того, как они стали у власти.

Требования демократии не ограничиваются требованиями низложения короля. После событий на Марсовом поле 17 июля 1791 года пропаганда в пользу республиканского политического устройства уходит в подполье. Первыми, кто после событий на Марсовом поле формулировал требование республики были рабочие Сент-Антуанского предместья в малоизвестной газете "Le Journal de hommes du 14 juillet et du foubourg Saint-Antoine". В номере от 27 июля 1792 года мы читаем: "Не перестают утверждать, что республики постоянно потрясаются мятежными партиями. Это рассуждение лишено здравого смысла, и спор идет здесь о словах. Ошибочно думать, чтобы патриоты желали респубики в роде Афинской и Римской, например. Мы хотим правительства, еще не виданного до сих пор, в котором вся власть была бы передана в руки выборных и временных должностных лиц... мы желаем полного гражданского равенства ..." Рабочие идут впереди вооруженной демонстрации 20 июня 1792 г.; они также идут впереди других в своих политических требованиях. Это свидетельствует о их большом революционном будущем.

(г) Заговор республиканцев: в Париже образуются два руководящих центра восстания: один это комитет федератов, т.е. тех добровольцев из всех концов Франции которые организовались в федерации, или союзы, для защиты страны от внешней и внутренней контр-революции. Вторым руководящим центром является Собрание делегатов секций города Парижа, т.е. плебейское издание уже имеющегося муниципалитета (Парижской Коммуны).

Центральный комитет федератов обоснуется в зале корреспонденции Якобинского клуба. Он состоит из 43 человек и собирается каждый день с начала июля. Из этих 43 избирается Тайная Директория, вначале в составе 5 человек, для того чтобы следить за ходом событий и подготовить штурм Тюильри. Затем к первоначально избранным 5 членам присоединяется еще 10 авторитетных революционных лидеров, таких как Лазовский (организатор вооруженной демонстрации 20 июня). Карра, служащий Национальной библиотеки и один из членов Тайной директории вспоминает: "Первое заседание этой Директории состоялось в маленьком кабачке "Золотое Солнце", на улице Сент-Антуан, около Бастилии, в ночь с четверга на пятницу 26 июля ..." Второе заседание Директории происходит 4 августа. Карра сообщает: "Примерно те же лица участвовали в этом заседании и, кроме того, Камиль Демулен. Оно происходило в "Синем циферблате", на бульваре. А вечером, часов в восемь, оно было перенесено в комнату Антуана, бывшего члена Учредительного собрания, на улице Сент-Оноре ... На этом-то втором, активном заседании, я и набросал своей рукой весь план восстания, движения колон и штурма дворца. Симон снял копию с этого плана, и к полуночи мы послали его Сантеру и Александру. Но наш план во второй раз сорвался, потому что Александр и Сантер еще не были готовы, а другие хотели дождаться дискуссии по вопросу о временном отрешении от власти короля, отложенной до 10 августа."

Параллельно заседаниям Тайной Директории происходят заседания секций города Парижа. Представители мелкой и средней буржуазии, такие как Дантон, хотят опереться на санкюлотов в своей борьбе против короля; поэтому секция Парижского Театра, первая, открывает свои заседания для ВСЕХ граждан, т.е. не только "активных". Помещениями где собираются комитеты секций часто служит комната на антресолях, или подсобное помещение в церкви; собрания всех граждан секций чаще всего проводятся в местных церквях. Секции выбирают делегатов во второй половине июля, которые собираются в ратуше и образуют Центральное бюро секций. Происходит процесс аналогичный тому, который происходил перед 14 июля 1789 года; тогда фейянская буржуазия, основываясь на собрании выборщиков, образовала альтернативный муниципалитет; сейчас, когда в ратуше стоят бюсты Людовика XVI, Байи, и Лафайета, муниципалитет по преимуществу фейянский; однако рядом с ним вырастает альтернативный, по преимуществу якобинский муниципалитет. Этот момент характеризует данную обстановку как двоевластие.

Согласно Кропоткину, заговорщики, т.е. Тайная Директория и собрание секций Парижа, пытаются поднять восстание два раза, но это им не удастся. Революционные комитеты "зорко наблюдали за изменчивым состоянием умов, старались поднять настроение и поджидали момент, когда можно будет обратиться с призывом к оружию. Была, по-видимому, попытка вызвать движение 26 июля, для чего был устроен банкет на развалинах Бастилии, в котором приняли участие все население предместья, принесшее свои столы и свою провизию. В другой раз попробовали поднять народ 30 июля, но и это тоже не удалось". Здесь мы должны почерпуть следующее: планируемое восстание пытаются поднять несколько раз. Неудача первой попытки вовсе не означает, что дело навсегда потеряно. Это все равно как попытка подняться в воздух на первом аэроплане.

23 июля 32 из 48 секций поддерживают обращение к армии против исполнительной власти, т.е. против короля. С 26 по 3 августа все секции Парижа присоединяются к секции Гренель, которая желает обратиться через Петиона к Законодательному собранию, с требованием низложения короля. Шометт, участник этих событий, в своих "Мемуарах", так описывает это событие: "большинство секций Парижа собрало в ратуше комиссаров, чтобы обсудить важный вопрос о низложении короля, и представило Национальному собранию петицию, требовавшую этого низложения. Роялисты пустили в ход все средства, чтобы распустить это собрание или по крайней мере нейтрализовать, расколоть его ..."

31 июля секция Моконсей посылает всем гражданам обращение, в котором объявляет, "что не признает больше Людовика XVI королем французов". 4 августа секция Гравилье предупреждает Законодательное собрание, что если оно не свергнет Людовика XVI, то это сделает народ. Под давлением секций, Законодательное собрание 1 августа одобряет доклад депутата Карно о всеобщем вооружении народа пиками. Мотивировка которую собрание дает для такого акта примечательна по своей философской глубине: "всюду, где какая-то особая часть народа пребывает постоянно вооруженной, тогда как другая не вооружена, последняя неизбежно порабощается первой, или, вернее, та и другая порабощаются теми, кто сумел захватить командование в свои руки. Следовательно, в свободной стране необходимо, чтобы каждый гражданин был солдатом или чтобы никто не был им."

Шудье, участник событий, описывает подготовку к восстанию как ПАРТИЙНЫЙ ЗАГОВОР, т.е. заговор якобинцев против королевской власти: "Члены Горы, считавшие кризис необходимым, вызывали его, не компроментируя себя однако. Трое из них, Мерлен из Тионвиля, Шабо и Базир, которых среди нас рассматривали как разведчиков, передовой отряд, каждый вечер отправлялись в секции предместий, где они пользовались большим влиянием. Со своей стороны другие члены Горы собирались в частном доме на улице Сент-Оноре."

К Петиону, мэру Парижа, направляют депутацию из 3 "горцев" и 3 жирондистов, узнать о его реакции на случай нападения на Тюильри. Дли заговорщиков происходит как бы нащупывание собственных сил; жирондисты тоже не посвящены в существование плана с целью нападения на Тюильри; для них хождение к Петиону это гипотетический вопрос; их поведение во время этой операции даст возможность "горцам" нащупать свой правый фланг; жирондисты в общем то негативно относятся к идее удара по Тюильри (не забудем что они ждут своего министерства); Петион же отвечает, что на силу он ответит силой.

Между тем, в Париж прибывают батальоны федератов. Наиболее знаменитый из них это батальон марсельцев (свыше 500 "умеющих умирать" человек). Они прибывают в Париж 30 июля, и на следующий же день между ними и национальными гвардейцами из секций Пти-Пэр и Фий-Сен-Тома настроенными монархически происходит стычка, окончившаяся в пользу марсельцев. По сути это столкновение между вооруженными частями умеренной и демократической буржуазии. Всего, к началу штурма Тюильри батальоны федератов насчитывают 5-6 тыс. человек.

(д) План контр-революции: двор готовится к отпору восстания. Королева все торопит Ферзена с организацией выступления армии монархистов; король также действует через своих агентов. Своему представителю за границей Малле дю Пану он приказывает "заявить, что вооружаются для восстановления монархии и законной королевской власти, такой, какою его Величество сам полагает ее определить". И вот 25 июля герцог Брауншвейгский, командующий армии состоящей из австрийских, прусских, и эмигрантских частей публикует манифест, в котором он объявляет, что идет на помощь Людовику XVI, что французы должны вновь подчиниться своему законному королю, и что любое сопротивление, или же любое посягательство на королевскую семью будет жестоко наказано. Для непосредственной защиты себя, двор вызывает в Тюильри 1000 швейцарцев а также ждет подкреплений от тех частей национальной гвардии которые находятся под влиянием фейянов.

Контр-революция типично борется с народным восстанием военными мерами. И это потому, что компромисс в вопросах о власти невозможен. Военный план подавления бунта сводится к следующему: " Эскадрон с пушками на Пон-Неф должен повернуть назад марсельцев, если они захотят перейти реку; эскадрон у городской Ратуши должен разрезать надвое идущих из Сент-Антуана "при выходе их из-под арки Сен-Жан", прогнать одну половину в темные кварталы восточной окраины, в другую вперед "сквозь ворота Лувра". Немало эскадронов и конницы в Пале-Руаяле, на Вандомской площади; все они должны идти в атаку в надлежащий момент и очищать ту или другую улицу". Автор этого плана - командир национальной гвардии, фейян Манда.

(е) Переход к оружию: начало восстание спровоцировано самим двором. Как оказывается, на 10 августа назначается контрреволюционный государственный переворот. Согласно Кропоткину, в письмах того времени мы читаем: "Это был день, назначенный для контрреволюции, на другой день во всей Франции якобинцы должны были оказаться потопленными в собственной крови".

Об этом узнают в секциях, и поэтому ночь с 9 на 10 августа в разных концах Парижа ударяют в набат, слышится барабанный бой. Собираются на призыв рабочие, которые уже вооружены ружьями, пиками и пушками. Петиона в это время вызывает в Тюильри командующий национальной гвардией Манда задерживает его там фактически как заложника. Жирондисткое большинство Законодательного собрания маневрирует чтобы освободить Петиона; оно вызывает его к себе для доклада и Манда не смеет препятствовать. Часть собрания хочет подняться и идти в Тюильри с депутацией к королю, фактически на его защиту. Но жирондисты и Гора не поддерживают это предложение. Такое хождение "на защиту исполнительной власти" проделали меньшевики и эссеры, депутаты Второго Всероссийского Съезда Советов, в ночь с 24 на 25 октября 1917 года, но они выглядели мокрыми курицами.

В ночь с 9 на 10 собрание секций заседает в ратуше. Около 3-4 утра секция Французского театра и секция Гравилье высказывают мнение, что надлежит заменить прежний муниципалитет. Гражданским членам старого муниципалитета приказывают сложить свои полномочия, мэр Петион подвергается домашнему аресту. Манду вызывают в ратушу. Согласно Карлейлю, "по третьему зову Манда является. Он приходит один, без стражи и удивляется, видя новый муниципалитет. Его прямо спрашивают, считает ли он возможным выполнить приказ мэра противодействовать силе силой и о стратегическом плане, состоящем в том, чтобы разрезать Сент-Антуан на две половины; он отвечает, что может сделать это." Дело кончается убийством Манды. На его место назначается Сантер. Генеральный штаб батальонов национальной гвардии распускается. Кроме того, как видно из протокола секции Пуассоньер, "секция разжаловала всех тех офицеров Сен-Лазарского батальона национальной гвардии, которые не были выбраны самой секцией, и назначила тотчас же других офицеров, под командой которых она хотела действовать". Таким образом мы видим полную смену старой гражданской и военной власти на новую прежде чем вооруженная борьба фактически начинается.

Военный план в защиту короля полностью расстраиватся: "прокурор Манюэль приказал оттащить пушки с Пон-Неф; никто не решается его ослушаться". С утра 10 августа дворец Тюильри окружается батальонами федератов и санкюлотами. И только тут, на самом последнем этапе восстания, начинается беспорядочная стрельба между вооруженным народом и защитниками дворца - элитным отрядом швейцарцев (около 1000 тыс. человек). Король, для спасения собственной жизни, вместе с семьей переходит в здание Законодального собрания. Там его арестовывают. Дело кончается почти полным уничтожением швейцарцев. Со стороны народа погибло от 1000 до 3000 человек.

(ж) Немедленные результаты восстания: Революционная Коммуна требует и получает у Законодательного собрания немедленный созыв Конвента который будет избран путем всеобщего избирательного голосования. Собрание объявляет короля "временно отрешенным от своих функций". Издается декрет о высылке неприсягнувших священников. Собрание назначает новое министерство, состоящее частично из жирондистов (Ролан, Клавьер, Серван) и частично из якобинцев (Дантон, Монж, Лебрен). Политическим центром нового правительства, согласно Олару, является Дантон. Следовательно, это правительство прогрессирует влево, в сторону якобинцев. Такую же тенденцию можно было наблюдать в начале правления Временного правительства в России после Февральского восстания.

В связи с петициями поступающими от крестьян, Законодательное собрание объявляет:

1) "ЧТО ФЕОДАЛЬНЫЕ И СЕНЬОРИАЛЬНЫЕ ПОВИННОСТИ ВСЯКОГО РОДА УПРАЗДЯЮТСЯ БЕЗ ВОЗМЕЩЕНИЯ...".

2) Отменяется ордонанс 1669 года о триаже согласно которому феодалы получали 1/3 общинных земель.

3) Принимается декрет о переходе общинных земель в частную собственность.

4) Издается декрет о национализации земель эмигрантов и о продаже их мелкими участками. Это укрепляет Революцию против наступления герцога Брауншвейгского. Наступает грозный 1793 год.