ПОСЛЕ КОММУНИЗМА

С. ПЛАТОНОВ  Москва

В отличие от многих марксистов у доблестного атамана разбойников были уважительные причины, по которым он так и не осилил "Немецкую идеологию", где сказано: "Присвоение всей совокупности производительных сил объединившимися индивидами уничтожает частную собственность". Это уничтожение должно быть именно присвоением, поскольку "...производительные силы выступают как нечто совершенно независимое и оторванное от индивидов, как особый мир наряду с индивидами; причиной этому – то, что индивиды, силами которых они являются, раздроблены и противостоят друг другу, между тем, как эти силы, со своей стороны, становятся действительными силами лишь в общении и во взаимной связи этих индивидов. Таким образом, на одной стороне – совокупность производительных сил, которые приняли как бы вещную форму и являются для самих индивидов уже не силами индивидов, а силами частной собственности... На другой стороне находится противостоящее этим производительным силам большинство индивидов, от которых оторваны эти силы...".

То, что производительные силы "приняли как бы вещную форму" означает, что они противостоят индивидам в качестве господствующих над ними производственных отношений: "...Вещное отношение зависимости – это не что иное, как общественные отношения, самостоятельно противостоящие по видимости независимым индивидам, т.е. их производственные отношения друг с другом, ставшие самостоятельными по отношению к ним самим...".

Таким образом, уничтожение частной собственности состоит в овладении всей совокупностью господствующих над индивидами производственных отношений, а тем самым – в присвоении отчужденных в этой вещной форме общественных производительных сил объединившимися индивидами.

"Это закрепление социальной деятельности, это консолидирование нашего собственного продукта в какую-то вещную силу, господствующую над нами, вышедшую из-под нашего контроля, ...является одним из главных моментов во всем предшествующем историческом развитии. Социальная сила, возникающая благодаря обусловленной разделением труда совместной деятельности различных индивидов, – эта социальная сила вследствие того, что сама совместная деятельность возникает не добровольно, а стихийно, представляется данным индивидам не как их собственная объединенная сила, а как некая чуждая, вне их стоящая власть, о происхождении и тенденциях развития которой они ничего не знают; они, следовательно, уже не могут господствовать над этой силой, – напротив, последняя проходит теперь ряд собственных фаз и ступеней развития, не только не зависящих от воли и поведения людей, а, наоборот, направляющих эту волю и это поведение".

"...С коммунистическим регулированием производства, устраняющим ту отчужденность, с которой люди относятся к своему собственному продукту, исчезает также и господство отношения спроса и предложения, и люди снова подчиняют своей власти обмен, производство, способ своих взаимных отношений..."

"Всесторонняя зависимость, эта стихийно сложившаяся форма всемирно-исторической совместной деятельности индивидов, превращается благодаря коммунистической революции в контроль и сознательное господство над силами, которые, будучи порождены воздействием людей друг на друга, до сих пор казались им совершенно чуждыми силами..."

Частная собственность есть результат вполне определенного исторического развития общества; она выступает как сложившаяся в итоге этого развития совокупность отчужденных общественных производительных сил, принявших форму господствующих над индивидами производственных отношений. Следовательно, ее уничтожение суть последовательное снятие отчуждения, т.е. присвоение, освоение всех этих производительных сил. Поэтому робин-гудовское "...упразднение частной собственности отнюдь не является подлинным освоением ее".

"Для уничтожения... частной собственности в реальной действительности требуется действительное коммунистическое действие". Начавшись как лихая "красногвардейская" атака на капитал", оно не остановится на этом и "...будет проделывать в действительности весьма трудный и длительный процесс".

Приходится поневоле прибегать к обильному цитированию, поскольку нет никакой надежды, что Робин Гуд поверит авторам на слово. Мысль о том, что уничтожение частной собственности есть некое "преодоление отчуждения" для него значительно темнее родного Шервудского леса.

Просвещенные наследники атамана слыхали слово "отчуждение", однако последнее вызывает у них навязчивую ассоциацию с "буржуазной лженаукой".

С другой стороны, на интеллектуальную элиту шумного города Ноттингема, расположенного на опушке Шервудского леса, категория "отчуждение" оказывает такое же магическое воздействие, как слово "Бобруйск" на участников Сухаревской конвенции.

Они видят в ней средство, зарегистрировавшись в качестве марксистов, воспарить в желанные спекулятивные эмпиреи, откинув шелуху повседневности в виде "средств производства", "предмета труда", прозаической "фондоотдачи" и  даже "условно чистой продукции". При этом Марксова категория "отчужденный труд" по существу подменяется гегелевским "отчуждением Абсолютной Идеи от самое себя".

Марксова категория отчуждения сама прошла в нашей общественной науке непростой путь "отчуждения" и робкого обратного "присвоения", итог которому подводит Р. И. Косолапов в известной книге "Социализм". Эта категория, конечно же, не является последним словом марксизма – хотя бы потому, что является его исторически первым словом. Но она лежит уже по ту сторону границы, переход через которую означал для Маркса окончание первого этапа освоения достижений буржуазной философии, политической экономии, утопического социализма и начало создания собственной концепции материалистического понимания истории.

"Политическая экономия исходит из факта частной собственности. Объяснения ее она нам не дает. Материальный процесс, проделываемый в действительности частной собственностью, она укладывает в общие, абстрактные формулы, которые и приобретают для нее затем значение законов. Эти законы она не осмысливает, т.е. не показывает, как они вытекают из самого существа частной собственности".

Впервые подвергнув критическому анализу этот незыблемый столп буржуазной экономической науки, К.Маркс обнаруживает, что частная собственность представляет собой форму развития процесса отчуждения труда.

"Таким образом, к частной собственности мы приходим посредством анализа понятия отчужденного труда...

Хотя частная собственность и выступает как основа и причина отчужденного труда, в действительности она, наоборот, оказывается его следствием...

Только на последней, кульминационной стадии развития частной собственности вновь обнаруживается эта ее тайна: частная собственность оказывается, с одной стороны, продуктом отчужденного труда, а с другой стороны, средством его отчуждения, реализацией этого отчуждения ".

Такое понимание Марксом категории отчуждения открывает возможность получить на ее основе все категории политической экономии. "Как из понятия отчужденного труда мы получили путем  анализа понятие частной собственности, точно так же можно с помощью этих двух факторов развить все экономические категории, причем в каждой из этих категорий, например, торговле, конкуренции, капитале, деньгах, мы найдем лишь то или иное определенное и развернутое выражение этих первых основ".

Однако, прежде чем выводить категории политэкономии из отчуждения как сущности частной собственности, Маркс считает необходимым поставить вопрос о сущности самого отчуждения. "Мы приняли, как факт, отчуждение труда, и этот факт мы подвергли анализу. Спрашивается теперь, как дошел человек до отчуждения своего труда? Как обосновано это отчуждение в сущности человеческого развития? Для разрешения этой задачи многое нами уже получено, поскольку вопрос о происхождении частной собственности сведен нами к вопросу об отношении отчужденного труда к ходу развития человечества".

Таким образом, можно констатировать, что именно здесь Маркс становится Марксом, поставив первый из трех названных выше кардинальных вопросов марксизма – вопрос о сущности частной собственности.

С другой стороны, категория отчуждения сразу же выступает для Маркса как первый, "верхний" слой материалистического понимания истории. Годом спустя, разрабатывая в "Немецкой идеологии" концепцию материалистического понимания истории, Маркс и Энгельс вскрывают под отчуждением еще три последовательных сущностных слоя.

Что же касается второго из названных вопросов – о необходимости уничтожения частной собственности – впервые ответ на его Маркс дает в том же 1844 году. "Образованием... ассоциаций рабочие обнаруживают весьма основательное и широкое понимание той "колоссальной" и "неизмеримой" силы, которая возникает из их сотрудничества. Но эти массовые коммунистические рабочие, занятые, например, в мастерских Манчестера и Лиона, не думают, что можно "чистым мышлением", при помощи одних только рассуждений, избавиться от своих хозяев и от своего собственного практического унижения. Они очень болезненно ощущают различие между бытием и мышлением, между сознанием и жизнью. Они знают, что собственность, капитал, деньги, наемный труд и тому подобное представляют собой далеко не призраки воображения, а весьма практические, весьма конкретные продукты самоотчуждения рабочих, и что поэтому они должны быть упразднены тоже практическим и конкретным образом для того, чтобы человек мог стать человеком не только в мышлении, в сознании, но и в массовом бытии, в жизни".

Цель коммунистического преобразования общества для Маркса вовсе не сводится к высвобождению развивающейся абстракции производительных сил от тормозящей абстракции производственных отношений, целью является освобождение человека от всех конкретных форм гнета отчужденных производственных отношений, возвращение человеку отчужденной человеческой сущности.

Но здесь опять, как и в вопросе о сущности уничтожения частной собственности, целая пропасть разделяет понимание дела Марксом и сказки Шервудского леса. Бесстрашный атаман экспроприаторов грянулся бы оземь с боевого коня, прочти он, к примеру, нижеследующее место из "Святого семейства": "Одержав победу, пролетариат никоим образом не становится абсолютной стороной общества, ибо он одерживает победу, только упраздняя самого себя и свою противоположность. С победой пролетариата исчезает как сам пролетариат, так и обуславливающая его противоположность – частная собственность".

Маркс прямо указывает нам на то, что в странах, где капитал уничтожен, однако пролетариат продолжает существовать и даже составляет "абсолютную сторону общества" – пролетариат еще не победил, и частная собственность не уничтожена. Она лишь "упразднена", что составляет только предварительный шаг в длительном и сложном процессе ее уничтожения.

Когда с айсберга собственности лихим кавалерийским ударом сшиблена часть торчащей из воды верхушки-капитала, подводная глыба тяжело приподымается из глубины, и наружу выступает качественно новый слой отношений частной собственности. Частная собственность неизмеримо древнее, чем ее исторически последняя форма – капитал, и первый слой отчужденных производственных отношений лег в ее основу во времена распада архаических общин и начала общественного разделения труда. Гнет частной собственности и количественно и качественно представляет собой тяжелый груз, многослойные напластования отчужденных отношений, накапливавшихся тысячелетиями.

Поэтому коммунизм как уничтожение частной собственности – здесь мы переходим к третьему кардинальному вопросу марксизма – есть не статическое "идеальное" состояние общества, а историческая эпоха, содержанием которой является преодоление отчуждения. Не оставляет сомнений классическая ясность формулировки "Немецкой идеологии", поле вокруг которой усеяно мертвыми костями бесчисленных иносказательных интерпретаций: "Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние".

Здесь, как и в случае со многими мыслями Маркса, столь же классическими, сколь и классически непонимаемыми, нужно сбросить наваждение как ноттингемских, так и шервудских интерпретаций и понимать Маркса как должно, – т.е. буквально.

Так Шлиман поверил Гомеру на слово – и нашел Трою.

Коммунизм – как по своему содержанию, так и по масштабам решаемой задачи – соизмерим отнюдь не с капитализмом, а только со всей предшествующей историей.

Коммунизм – это целая эпоха, а не один способ производства. Но с каждым этапом снятия отчуждения социальное время будет закономерно ускорять свой бег, и вся эпоха возвращения человеку его отчужденных сущностных сил пролетит в десятки и сотни раз быстрее, чем период его закабаления ими.

Таким образом, уже в цикле работ 1844-1846 гг. были даны ответы на все три кардинальных вопроса марксизма, соответствующие потребностям революционной теории и практики своей эпохи. Однако сегодня перед теми, кто, решив задачу "упразднения" капитала, ищет заветный ключ к строительству нового общества, неизбежно встает новая задача: давно пора, пока еще не поздно, через общее понимание сущности уничтожения частной собственности переходить к детальному представлению о специфических этапах, через которые должен проходить этот закономерный процесс.

Маркс, помимо общего методологического каркаса для осуществления подобной работы оставил нам и ключ к последовательности этапов. В рукописях 1844 г. содержится гениальная догадка о том, что "снятие самоотчуждения проходит тот же путь, что и самоотчуждение".

Это означает, что практически задача уничтожения частной собственности заключается в овладении производственными отношениями – а тем самым в присвоении отчужденных производительных сил – в порядке, обратном тому, в котором происходило их отчуждение. Теоретически же задача сведена к установлению последовательности качественных этапов процесса отчуждения, а затем – к ее обращению, отражению относительно исторической "оси симметрии", разделяющей период становления отчуждения и эпоху его преодоления, эпоху коммунистических способов производства.

"Как поступил зрелый Маркс с проблемой отчуждения"?

Раскрыв в общих чертах сущность уничтожения частной собственности, Маркс затем (по вполне понятным конкретным политическим, а также и теоретическим причинам) должен был сконцентрировать все свое внимание на первом этапе ее уничтожения.

Это означало, тем самым, что Маркс-теоретик сосредоточил свои усилия на исследовании не всех этапов процесса развития отчуждения, а только одного, но зато важнейшего, заключительного этапа, и соответственно – на изучении не всех форм развития частной собственности, а только высшей ее формы, капитала.

В таком подходе был не только огромный политический, но и важный методологический смысл: в ситуации крайней ограниченности достоверного исторического материала, относящегося к докапиталистическим способам производства, анализ высшей, заключительной формы процесса отчуждения мог послужить единственным ключом ко всем предшествующим его формам: "Буржуазное общество есть наиболее развитая и наиболее многообразная историческая организация производства. Поэтому категории, выражающие его отношения, понимание его структуры, дают вместе с тем возможность заглянуть в структуру и производственные отношения всех тех погибших форм общества, из обломков и элементов которых оно было построено... Буржуазная экономика дает нам, таким образом, ключ к античной и т.д."

Об этой стороне дела речь пойдет ниже. Сейчас для нас несравненно важнее ответить на другой вопрос, имеющий колоссальную практическую значимость: как должны поступить с проблемой отчуждения современные марксисты?

В 1844 г. Маркс-философ с помощью категории "отчуждение труда" впервые ответил на три названных выше основных вопроса марксизма. Эти ответы сделали его революционером-коммунистом. Отныне главной задачей Маркса-философа стало создание теоретического оружия для Маркса-коммуниста. Целиком сосредоточившись на одном, наиболее важном пункте – анализе высшей, последней формы частной собственности и проблеме ее уничтожения, – Маркс практически больше не имел возможностей возвратиться к проблеме уничтожения частной собственности во всей ее полноте.

Однако эти три проблемы, принципиальный путь решения которых открыл Маркс, стали главными вопросами ХХ столетия и, по-видимому, сохранят за собой это качество в первой половине следующего века. Помимо глубокого философского содержания, они приобрели огромное политическое значение.

Вопрос о том, что такое частная собственность, по сути, равен вопросу о том, что такое капитализм переходной эпохи, ибо этот капитализм завершает собой не только историю капиталистического способа производства, но и всю последовательность антагонистических формаций, и как высшая форма частной собственности может быть понят только исходя из всей предыдущей истории отчуждения, истории, которую он целиком содержит в снятой форме.

Вопрос о том, почему частная собственность должна быть уничтожена, равен вопросу о том, в чем смысл и оправдание коммунизма – становящегося гуманизма, переходной эпохи возвращения человеку его человеческой отчужденной сущности, присвоения человеческой личностью всего богатства предшествующего развития.

Наконец, вопрос о том, в чем состоит уничтожение частной собственности, равен вопросу о том, через какие качественные этапы должен закономерно развиваться процесс строительства нового общества, т.е. процесс преодоления отчуждения. Общественная наука, которая оказывается не в состоянии дать точный, конкретный, практически-действенный ответ на этот вопрос, не в состоянии хотя бы осмыслить принципиальный ответ на него, уже данный Марксом, которая пробавляется "обобщением опыта" и конъюнктурной апологетикой – такая общественная наука не имеет ни малейшего отношения к Марксу и марксизму.

Различные сущностные слои материалистического понимания истории имеют то общее со структурными уровнями материи, что ни один из них не может быть устранен из поля зрения теории без немедленного разрушения целого. Пытаться осилить проблему частной собственности, игнорируя категорию "отчуждения", перескакивая через первый сущностный слой исторического материализма – все равно что пытаться теоретизировать об этапах развития человеческого организма, не имея ни малейшего представления об анатомии и физиологии и начиная сразу с внутриклеточных структур или биохимических процессов. Философскому мужу, страдающему животом, не поможет зазубренная им наизусть гениальная формула об электроне и атоме, коль скоро он отверг категорию "несварения" якобы вследствие ее "чрезмерной общности".

В другой раз, изучая "раннего" Маркса, он, будем надеяться, внимательнее прислушается к совету "раннего" Ленина: "Да ведь всякая идея будет слишком общей скобкой, г. Михайловский, если Вы наподобие вяленой воблы выкинете из нее все содержание, а потом станете возиться с оставшейся шелухой!"

Разработка проблемы отчуждения – историческое завещание Карла Маркса. Сегодня дальнейшее промедление с исполнением этого завещания смерти подобно. 

МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ ИСТОРИИ КАК ПОНИМАНИЕ МАТЕРИАЛЬНОГО ИСТОЧНИКА И МЕХАНИЗМА ОТЧУЖДЕНИЯ

Первоначально в этой задаче Маркс видел лишь средство для того, чтобы вывести все категории политэкономии из понятия "отчуждения", т.е. увидеть логическое в историческом. Однако затем эта задача приобрела самостоятельную ценность: в этапах самоотчуждения Маркс увидел последовательность этапов его снятия, т.е. коммунизма. Соответствующий фрагмент о коммунизме, который Маркс начинает словами "снятие самоотчуждения проходит тот же путь, что и самоотчуждение...", является примечанием к недошедшим до нас фрагментам "Рукописей", которые, очевидно, и содержат первоначальный набросок этапов самоотчуждения. Однако они могли представлять собой лишь феноменологию, а не логику отчуждения, поскольку его сущность была вскрыта только в "Немецкой идеологии", в ходе углубленной разработки материалистического понимания истории.

Для буржуазных экономических мыслителей частная собственность выступает как незыблемая твердь и основание в самой себе. Вскрытие все новых сущностных слоев, лежащих под ней, вызывает у опирающихся на эту твердь столпов общества тошнотворное чувство невесомости: едва смирившись с мыслью о том, что она покоится на неких сомнительных слонах, они уясняют, что те, в свою очередь, стоят на совсем уж неблагонадежной черепахе, которая барахтается в бурном океане производительных сил и производственных отношений.

Уже в конце "Экономическо-философских рукописей 1844 г." Маркс приближается к пониманию того, что следующий сущностный слой за отчуждением связан с категорией "разделение труда". В "Немецкой идеологии" разделение труда, в свою очередь, выступает как форма, в которой развертывается новая сущность – диалектика производительных сил и производственных отношений.

При первом взгляде эта рукопись Маркса и Энгельса предстает как поразительное разнообразие внешне сходных между собой терминов: способ производства, производительные силы, способ деятельности, форма общения, производственные отношения, форма деятельности и т.п. кружатся в пестром калейдоскопе меняющихся связей, тонких различений и взаимных рефлексий. Проницательный читатель из Шервудского леса из соображений методологического пуризма согласен оставить не более двух из них, объясняя досадное разнообразие терминологической неустойчивостью раннего Маркса.

В фокусе рассмотрения "Немецкой идеологии" находится категория СПОСОБ ПРОИЗВОДСТВА, которая, в свою очередь, выступает как единство определенного СПОСОБА (совместной) ДЕЯТЕЛЬНОСТИ и соответствующей ему ФОРМЫ ОБЩЕНИЯ.

Ключ к пониманию дальнейшего – в марксистском понятии конкретно-всеобщего. Соотношение между способом деятельности и формой общения у Маркса фактически трактуется двояко. Взятые в феноменологии, в качестве конкретно-всеобщего они абстрактно противостоят друг другу. В качестве развитого конкретно-всеобщего они в своем взаимопроникновении образуют целостную ткань способа производства.

Трактовка в "Немецкой идеологии" этого сущностного слоя материалистического понимания истории в самом общем виде сводится к следующему.

Способ деятельности, понимаемый как развитое конкретно-всеобщее, представляет собой совокупность соответствующих ему особенных форм деятельности, объединяемых формой общения (понимаемой как развитое конкретно-всеобщее) в качестве системы производственных отношений. Форма общения как конкретно-всеобщее есть основное производственное отношение данного способа производства. Способ деятельности как конкретно-всеобщее есть основная (всеобщая) форма деятельности данного способа производства, есть ("в себе") его основная производительная сила.

Исторический процесс развития и смены способов производства есть процесс разрешения противоречия между возникающими и развивающимися новыми способами деятельности (производительными силами) и сковывающими их прежними формами общения (производственными отношениями).

В свою очередь, развитие и смена форм общения выступает как процесс развития разделения труда.

Помимо различений через категорию конкретно-всеобщего в тексте "Немецкой идеологии" сделаны и другие различения частного характера, выражающие отношения отдельных категорий друг к другу.

Так, способ жизнедеятельности есть способ деятельности, понимаемый как "производство жизни – как собственной, посредством труда, так и чужой, посредством деторождения", т.е. как единство "обработки природы людьми" и "обработки людей людьми".

С другой стороны, способ самодеятельности есть способ деятельности человека, в которой реализуется его родовая сущность.

В Марксовом анализе отчуждения деятельности показано, как на его последней, заключительной стадии это тождество через различие развивается до противоположности: родовая деятельность (самодеятельность) превращается лишь в средство для поддержания жизнедеятельности.

Основная форма деятельности по отношению к "своему" способу производства выступает как производительная сила "в себе"; исторически последующий, более высокий способ производства действительно превращает ее в свою производительную силу и т.п.

Таким образом, даже краткое рассмотрение вопроса о "терминологической неустойчивости" показывает, что проблема не в молодости Маркса, а в тяжелом детстве Проницательного читателя.

Итак, в "Немецкой идеологии" в качестве сущности процесса развития отчуждения выступает диалектика производительных сил и производственных отношений.

Однако проделанный анализ показывает, что Маркс понимал эту диалектику совершенно иначе, чем обыденный рассудок, для которого она превратилась в очередное общее место, истину в последней инстанции, магическую формулу, каковая призвана объяснить все и вся и сама по себе не нуждается ни в каком дальнейшем объяснении. Считается очевидным, что производительным силам от природы свойственно самозабвенно развиваться, а производственным отношениям – чинить им в этом всяческие препоны, по коей причине последние периодически разделяют плачевную участь всех обструкционистов. Имманентное развитие производительных сил в данном случае заняло в потревоженных умах Ноттингема вакантное место вечной и самотождественной частной собственности. Выражаясь определеннее – диалектика здесь и не ночевала.

Крамольный вопрос об источнике развития производительных сил в свою очередь скрывает за собой вопрос совсем уж неприличный: а что они такое?

Готовый рефлекторный ответ замирает на устах лесного борца с частной собственностью. Он ждет подвоха и, действительно, испытывает очередное крушение идеалов, читая в письме Маркса Анненкову о том, что "машина также мало является экономической категорией, как бык, который тащит плуг... Способ эксплуатации машин – это совсем не то, что сами машины". Как было уже показано выше, производительными силами для Маркса являются конкретно-исторические способы человеческой деятельности.

Безусловно (и понимание этого уже намечено в "Немецкой идеологии") в диалектике развития форм деятельности определяющую роль играют средства производства и, в частности, орудия труда. Однако это отнюдь не тождественно головокружительному прыжку через четыре сущностных слоя, в результате которого уничтожение частной собственности "материалистически" обосновывается самопорождением синхрофазотрона из сельфактора и сноповязалки. Глядя на это диво, престает самоотчуждаться ущемленная в своих правах Абсолютная Идея, ибо подобный "материализм" дает сто очков вперед любому идеализму в деле мистификации истории. 

3.

ПРИСВОЕНИЕ ПРИРОДЫ КАК ОТЧУЖДЕНИЕ

"История – не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека".

- Как!? – восклицает правоверный адепт диалектики сельфактора и сноповязалки, которому помогло сохранить невинность 129-е стереотипное издание "Самоучителя по историческому материализму". Для того ли он путем регулярного и упорядоченного умерщвления плоти убедил-таки дух возвести свою шаткую надстройку на железном базисе саморазвивающегося зубила, чтобы телеологические козни вновь ввергли его в пучину пагубных для пищеварения сомнений?

Что же касается Ноттингемских чудо-интерпретаторов – на их боевом счету значатся Геракловы подвиги, затмевающие известное толкование откровенно эротической "Песни песней" как смиренного обращения верующего к богу. Посему для них не составит ни малейшего затруднения истолковать и это положение марксизма с требуемой степенью "гибкости", продиктованной текущей конъюнктурой.

Материалистическое понимание истории выглядит великой премудростью только для извращенного сознания. Частную собственность – эту "господствующую "абстракцию", которая лишь в итоге всего процесса отчуждения приобретает реальное бытие в качестве конкретно-всеобщего, обыденный рассудок принимает за исходное бытие, основу всего сущего. Не удивительно поэтому, что возвращение к действительной основе – "деятельному человеку" – воспринимается им как переворачивание с ног на голову, погружение в сущностные слои и т.п. диалектические ухищрения.

Уже в 1844 году Маркс доказал, что чуждый спекуляции почтенный буржуазный экономист, исходящий из бытия частной собственности как из эмпирического факта, тем самым уже и стоит на голове в приятном обществе немецких идеологов, исходящих из Бытия абсолютной идеи.

"В прямую противоположность немецкой философии, спускающейся с неба на землю, мы здесь поднимаемся с земли на небо, ... для нас исходной точкой являются действительно деятельные люди, и из их действительного жизненного процесса мы выводим также и развитие идеологических отражений и отзвуков этого жизненного процесса... Таким образом, мораль, религия, метафизика и прочие виды идеологии и соответствующие им формы сознания утрачивают видимость самостоятельности. У них нет истории, нет развития..."

"Каждый отдельный производитель в мировом хозяйстве сознает, что он вносит такое-то изменение в технику производства, каждый хозяин сознает, что он обменивает такие-то продукты на другие, но эти производители и эти хозяева не сознают, что они изменяют этим общественное бытие... Из того, что вы живете и хозяйничаете, рожаете детей и производите продукты, обмениваете их, складывается объективно необходимая цепь событий, цепь развития, независимая от вашего общественного сознания, не охватываемая им полностью никогда".

Человеческая история есть история человеческой деятельности. Деятельность, в свою очередь, выступает в определенных конкретно-исторических формах. Эти формы являются общественными. В этом качестве они опосредуют человека с его деятельностью, а следовательно, обретают по отношению к нему самостоятельность, власть над ним. Эта власть выражается двояким образом. С одной стороны, форма деятельности индивида навязывается ему обществом извне, в качестве господствующего способа деятельности, в качестве отчужденной от него и захватившей над ним власть производительной силы. С другой стороны, его отношения с другими индивидами в процессе совместной деятельности точно так же выступают как господствующие над ним, предписанная, навязанная извне форма общения.

В этом-то и скрыт ответ на вопрос, почему именно производительным силам (а не наоборот – производственным отношениям) свойственно "имманентно развиваться". Производительная сила есть "субстанция-субъект" именно потому, что ее субстанцией является материальная деятельность, субъектом которой выступает живой, деятельный, присваивающий природу человек.

Здесь мы сознательно оставляем в стороне саму диалектику развития и смены форм деятельности, точное установление, в чем именно состоит определяющая роль средств производства и т.д., с тем, чтобы сосредоточиться только на одном аспекте материалистического понимания истории, а именно – на развитии форм присвоения природы человеком.

"Практически универсальность человека проявляется именно в той универсальности, которая всю природу превращает в его неорганическое тело, поскольку она служит, во-первых, непосредственным жизненным средством для человека, а во-вторых, материей, предметом и орудием его жизнедеятельности. Природа есть неорганическое тело человека, а именно – природа в той мере, в какой сама она не есть человеческое тело".

"Всякое производство есть присвоение индивидом предметов природы в рамках определенной формы общества и посредством нее".

Определенный способ производства есть процесс присвоения обществом природы, присвоения, опосредованного основным производственным отношением данного способа производства. Природа присваивается не в абстрактно-доисторической, давно несуществующей форме, а в общественно-определенной, в форме основного производственного отношения.

Однако что здесь выступает в качестве "природы", т.е. содержания, присваиваемого в этой форме?

Общество, на определенном отрезке исторического развития становящееся тождественным своему господствующему способу производства и в этом качестве неразложимое на абстрактные "природу без общества" и "общество без природы", представляет собой органическую целостность, выступает как субстанция-субъект дальнейшего общественного развития.

Это развитие (источник и механизм которого здесь не рассматривается!) протекает через возникновение в недрах господствующего способа производства новой основной формы деятельности и затем – становление нового основного производственного отношения.

Борьба нового способа производства с прежним и его победа означает присвоение обществом самого себя через форму нового основного производственного отношения. Новым содержанием, присваиваемым в этой форме, является, таким образом, уже не доисторическая, а очеловеченная "природа" в форме, т.е. в оболочке исторически предшествующего основного производственного отношения. Новый способ производства в качестве "общества" присваивает прежний в качестве "природы". При этом новая основная форма деятельности присваивает прежнюю в качестве своей производительной силы.

Таким образом, то, что присваивается обществом в качестве природы в рамках определенного способа производства, представляет собой как бы "матрешку", в самой сердцевине которой скрыта абстрактно-девственная, дочеловеческая природа, присвоенная в форме основного производственного отношения первичного, архаического способа производства. Каждому способу производства, взятому в исторической последовательности, соответствует новый слой этой матрешки – его основное производственное отношение, выступающее как форма присвоения предшествующего способа производства, а следовательно – в его оболочке – и всех предшествующих способов, вплоть до исходного, архаического, который, подобно ореху, заключает в своей скорлупе нетронутые деятельностью человека фейербаховские "коралловые острова".

В результате развития производственной деятельности между абстрактной природой и присваивающим ее абстрактным индивидом воздвигается цепь посредников, вложенных друг в друга типов производственных отношений, отражающих историческую последовательность способов производства. Присвоение природы оказывается ее отчуждением и наоборот.

"...Присвоение, освоение выступает  как отчуждение,  а отчуждение выступает как присвоение..."

"...Для рабочего, который посредством труда осваивает природу, это освоение ее оказывается отчуждением..."

"Промышленность является действительным историческим отношением природы, а следовательно и естествознания, к человеку…

Становящаяся в человеческой истории – этом акте возникновения человеческого общества – природа является действительной природой человека; поэтому природа, какой она становится – хотя и в отчужденной форме – благодаря промышленности, есть истинная антропологическая природа".

Теперь мы можем дать точный ответ на вопрос о том, в какой форме должна быть представлена "анатомия человека" для того, чтобы она могла послужить "ключом к анатомии обезьяны". Анатомия капитала как увенчанная им самим иерархия соподчиненных типов производственных отношений как раз и выступает как палеонтология всех исторически предшествующих способов производства. Именно планом разработки такой анатомии является известный "план шести книг", который Маркс не успел реализовать. Но с точки зрения решаемой нами задачи – установления последовательности этапов отчуждения – в качестве средства в равной степени могут быть использованы как "анатомия", так и "палеонтология": эта последовательность, взятая в одном отношении, выступает как историческая последовательность господствующих производственных отношений различных способов производства, а в другом – как иерархия типов производственных отношений, подчиненных капиталу.

"...Более простая категория может выражать собой господствующие отношения менее развитого целого или подчиненные отношения более развитого целого, т.е. отношения, которые исторически уже существовали раньше, чем целое развилось в ту сторону, которая выражена в более конкретной категории.  В этом смысле ход абстрактного мышления, восходящего от простейшего к сложному, соответствует действительному историческому процессу".

"...Наш метод показывает те пункты, где должно быть включено историческое рассмотрение предмета, т.е. те пункты, где буржуазная экономика, являющаяся всего лишь исторической формой процесса производства, содержит выходящие за ее пределы указания на более ранние исторические способы производства.. Эти указания наряду с правильным пониманием современности дают в таком случае также и ключ к пониманию прошлого: это самостоятельная работа, к которой тоже мы надеемся еще приступить".

Мы стоим перед проблемой установления сущностных этапов отчуждения, поставленной уже в "Экономическо-философских рукописях 1844 г.", заняться решением которой Марксу так и не довелось.

4.

ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ

СПОСОБОВ ПРОИЗВОДСТВА

 КАК ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНЫЕ ЭТАПЫ

 ОТЧУЖДЕНИЯ

В этом разделе мы даем краткий, имеющий сугубо предварительный характер очерк феноменологии отчуждения. Ограниченной постановке задачи соответствует ограниченный характер используемых логических средств: феноменология отчуждения здесь выступает как логика присвоения.

Общий характер этой логики был уже обрисован выше, когда процесс смены способов производства был представлен как естественно-исторический процесс присвоения природой самое себя. "Природа" при этом выступает в общественно-определенной форме: новый способ производства в качестве "общества" присваивает прежний в качестве "природы".

По существу, речь идет об общезначимой логической конструкции, контуры которой – применительно к конкретному материалу "Капитала" – очерчены Ильенковым: "...Вся логическая структура "Капитала" вырисовывается с новой, очень важной стороны. Любая конкретная категория предстает как одна из метаморфоз, через которую проходят стоимость и потребительная стоимость в процессе их взаимного превращения друг в друга. Становление товарно-капиталистической системы в теоретическом анализе Маркса выступает как процесс усложнения той цепи опосредующих звеньев, через которые вынуждены проходить оба взаимно тяготеющих и одновременно исключающих друг друга полюса стоимости. Путь взаимного превращения стоимости и потребительной стоимости становится все длиннее и сложнее, напряжение между полюсами растет и растет. Относительное и временное разрешение его осуществляется через кризисы, окончательное – в социалистической революции". (Ильенков, "Диалектическая логика", М. 1974)

С точки зрения логики присвоения задача выглядит следующим образом: необходимо вывести всю "цепь опосредующих звеньев", т.е. этапов отчуждения, опосредующих полюса присвоения, и при этом показать, в каком именно смысле первое звено является первым (т.е. выступает как становление отчуждения), а последнее с необходимостью кладет предел этому процессу и означает необходимость революционного перехода к снятию, преодолению отчуждения.

Присвоение природой самое себя имеет место уже на биологической ступени эволюции. Субъект присвоения, прежде чем стать обществом, выступает как биологическое сообщество, вид.

В чем же, однако, состоит differentia specifica, качественное отличие социального присвоения от биологического? Использование орудий как таковое не может служить таким отличием (бобры, строящие плотины, орлы, раскалывающие черепашьи панцири о камни и т.п.). "Коллективистский", "альтруистический" характер поведения индивида, т.е. его направленность на достижение целей сообщества, также часто встречается в животном мире.

Использование орудий и "альтруистическая" форма поведения являются важными, но внешними сторонами исторически первого, архаического способа производства. И то и другое здесь, как и на биологическом уровне, является еще бессознательным, стереотипным поведением индивидов. Качественное различие биологической и социальной формы присвоения заключено в механизме воспроизводства стереотипного поведения. В первом случае он имеет генетическую природу, во втором – социальную. Воспроизводство стереотипов поведения в сообществе предков человека осуществляется первоначально через подражание, а закрепление тех из них, которые оказываются целесообразными – через естественный отбор на уровне сообществ.

Социальный механизм воспроизводства стереотипов значительно расширяет диапазон, резко ускоряет темп эволюционного развития, при этом сохраняя биологическую универсальность отдельных индивидов. В этом смысле человек с самого начала выступает как zoon politikon, общественное животное, то есть такое животное, стереотипы поведения которого заложены не в нем (т.е. генетически), а вне его, в социальной форме общения. Сущность человека – не в его генотипе, а в совокупности всех общественных отношений. Поэтому животным рождаются, человеком лишь становятся.

Таким образом, основным производственным отношением архаического способа производства является стереотип, обычай. Этот обычай выступает как социальный, поскольку в нем закрепляются не любые, а именно альтруистические, обеспечивающие выживание целого формы индивидуального поведения. С другой стороны, закрепление форм деятельности не через механизм наследственности, а в качестве социальных стереотипов впервые создает возможность освоения, закрепления и передачи разнообразных и сложных форм орудийной деятельности, благодаря чему человек оказывается способным в ходе эволюции перейти от простого присвоения природы к ее активному освоению, приспособлению к своим нуждам.

По мере развития и усложнения стереотипных форм деятельности и поведения механизм их воспроизводства через подражание становится ограничением этого процесса. Возникает система регулирующих социальное поведение норм и правил, воспроизводство которых осуществляется через специальный механизм обучения и социального контроля. Форма общения приобретает новое качество – становится ритуализированной: соблюдение каждым индивидом принятых форм деятельности и поведения контролируется сообществом извне. Тем самым создается возможность передачи через обучение сложных форм деятельности типа технологических цепочек, состоящих из многих отдельных этапов или операций.

Важнейшую роль имеет состоящая из двух этапов цепочка "изготовление орудия – использование орудия". Если для воспроизводства стереотипа использования орудия оказывается достаточным механизм подражания, то воспроизводство технологии изготовления орудия с необходимостью связано с механизмом обучения и внешнего контроля. Поэтому только на данном этапе возникает человек как toolmaking animal. Основным производственным отношением этого способа производства – назовем его первично-коллективным – является ритуал, "пред-мораль".

Последним из трех доисторических способов производства (т.е. таких, в которых еще не возникла частная собственность в какой бы то ни было форме) является родовой способ производства. Возникает род, т.е. система кровнородственных связей, который выступает здесь как основное производственное отношение. Начало материалистическому изучению этого типа производственных отношений было положено известной книгой Л. Моргана.

- Как!? – в очередной раз восклицает Проницательный читатель, нежно любящий свою тещу и глубоко уязвленный квалификацией этого отношения как сугубо производственного, – социальность, мораль, кровнородственные связи... и это материализм!? Ведь "...детопроизводство – фактор не экономический"! – торжествующе заключает он, обнаруживая непроизводственное родство душ с небезызвестным г. Михайловским.

"Но где читали Вы у Маркса или Энгельса, чтобы они говорили непременно об экономическом материализме? Характеризуя свое миросозерцание, они называли его просто материализмом. Их основная идея... состояла в том, что общественные отношения делятся на материальные и идеологические. Последние представляют собой лишь надстройку над первыми, складывающимися помимо воли и сознания человека, как (результат) форма деятельности человека, направленной на поддержание его существования... Что же, уж не думает ли г. Михайловский, что отношения по детопроизводству принадлежат к отношениям идеологическим?"

Следующие три слоя отчуждения образуют основные производственные отношения первобытнообщинного, азиатского и рабовладельческого способов производства.

В первобытнообщинном способе производства, как известно, основным производственным отношением является отношение личной собственности. Здесь наряду с совместно используемой общинной землей появляются участки, выделенные для индивидуальной обработки, возникает личная собственность на орудия труда, различные формы обособления быта. Тем самым, отношение личной собственности "вклинивается" в качестве опосредующего звена между индивидом и родом, к которому он принадлежит.

Азиатский способ производства возникает как обеспеченное военным путем господство одной общины (выступающей как "царский род") над другими. Основным производственным отношением является внеэкономическое принуждение или отношение эксплуатации в своем "чистом", исходном виде. Причем, первичным, неразложимым далее объектом эксплуатации выступают целостные общины, "эти маленькие, стереотипные формы социального организма", а не отдельные индивиды.

Господствующая община тем самым превращается в исторически первую форму государства – аппарат прямого насилия, а господствующий род становится "классом-в-себе", первым эксплуататорским классом. Община, бывшая господствующей формой деятельности предыдущего способа производства, в азиатском способе становится производительной силой.

В рамках рабовладельческого способа производства "голое" внеэкономическое принуждение опосредуется законом (отношением регламентации). В качества основного производственного отношения закон устанавливает порядок, вид, меру насилия, применяемого только в каждом конкретном случае нарушения регламентированных им отношений. Закон делает возможным поддержание контроля над огромными разноплеменными империями, обеспечивает развитие торговли. Способ деятельности, связанный с внеэкономическим принуждением, выступает здесь как производительная сила в различных формах рабства, регламентируемых законом.

Последние три слоя отчуждения (или же "третья гегелевская триада", как не преминул бы злорадно отметить Проницательный читатель, не будь он уже научен горьким опытом) составляют основные производственные отношения седьмого, восьмого и девятого способов производства – феодализма, абсолютизма и капитализма.

В отличие от закона, жестко предписывающего, регламентирующего определенные действия, право лишь устанавливает систему ограничений, в пределах которых возможны любые действия, не выходящие за их рамки. Только начиная с этой ступени возможно говорить о "правах и обязанностях", "индивидуальной свободе", "взаимных обязательствах", и т.п. Смешение "закона" с "правом" в обыденном понимании является следствием того, что право в качестве более позднего слоя отчуждения по отношению к предыдущему выступает как форма по отношению к содержанию: закон как свод регламентации превращается в закон как свод ограничений, т.е. закон, в котором фиксируется право. Но это свойственно любым двум последовательным слоям отчуждения: род превращает мораль в родовую мораль; насилие ставит на место общинной личной собственности дань, военную добычу; закон превращает голое насилие в санкцию за нарушение регламентации, установленной законом и т.п.

Основным производственным отношением феодального способа производства выступает право в форме вассалитета, феодального права.

Между феодализмом и капитализмом, точно так же, как (в предыдущей "триаде") между первобытнообщинным строем и рабовладельческим, находится еще один переходный способ производства – абсолютизм. Но если последний в таком качестве вообще безнадежно затерялся в переулках Ноттингема, то по поводу азиатского способа ведутся нескончаемые споры, вызванные отнюдь не дефицитом фактического материала (он как раз имеется в избытке), а отсутствием адекватных понятийных средств различения.

При абсолютизме право из господствующего производственного отношения превращается в то, что можно купить. Основной формой зависимости крестьян становится денежная рента. С другой стороны, благодаря деньгам образуется новый слой аристократии ("дворянство плаща" наряду с "дворянством шпаги"). Деньги становятся средством перехода в более высокое сословие. Массы выкупившихся крестьян пополняют ряды свободных ремесленников, объединяющихся в цехи. В городах под сенью Магдебургского права расцветают могущественные купеческие гильдии, расширение торговли приводит к образованию национального рынка. И все это торгашеское буйство поощряется абсолютным монархом, расширяя, в свою очередь, его финансовую мощь, которую, в опоре на наемное войско и свободные города, он использует для ликвидации феодальной раздробленности.

Основным производственным отношением абсолютизма как способа производства является товарно-денежное отношение.

- Товар? Деньги? Да ведь это же капитализм! – доносится из темной чащи Шервудского леса (где, как известно, все экономические кошки серы).

Товарно-денежные отношения, действительно, существуют при капитализме и даже занимают в нем весьма почетное место. Однако точно так же существуют право, закон, и даже старинное рабство не торопится перейти в разряд ископаемых. Но главенствует над всем этим капитал в качестве основного производственного отношения. Товарно-денежные отношения образуют лишь "материю" капитала, однако сам он – качественно новая форма существования этой материи, самовозрастающая стоимость.

При капитализме деньги – это средство делать деньги, и это свойство они приобретают только в качестве капитала. При абсолютизме деньги – это только средство купить себе право перейти в более высокое сословие. С другой стороны, для высших сословий, нуждающихся в деньгах, средством их получения является сословное право. Деньги обмениваются на право, а право обменивается на деньги. Имеющие деньги постепенно приобретают права, имеющие права спускают их за деньги. Эти два встречных потока медленно просачиваются сквозь систему сословных плотин и шлюзов, которая, наконец, взрывается буржуазной революцией.

Начиная с четвертого способа производства природа присваивается индивидом только в форме личной собственности (естественно, бдительное отчуждение следит, чтобы при сем блюлись интересы многочисленных родственников, делались реверансы в сторону господствующей морали и отдавалась дань священным обычаям). Каждое последующее производственное отношение поочередно выступает как новый способ присвоить предмет природы в качестве своей личной собственности, однако, оно же тем самым на одно звено увеличивает цепь посредников между собственником и предметом его вожделений. Насилие – это способ присвоить чужую личную собственность; закон – способ превратить неупорядоченный грабеж в контролируемую производительную силу; право – способ поставить закон на службу противоречивым интересам класса собственников; деньги – способ приобрести право; капитал – способ произвести деньги...

Здесь цепочка посредников обрывается, поскольку уникальность капитала как производственного отношения состоит в том, что он есть самовоспроизводящееся отношение, есть способ произвести самого себя. Именно поэтому капитал является последней формой отчуждения.

Теперь мы можем в явной форме перечислить все слои отчуждения, т.е. основные производственные отношения исторически последовательных способов производства.

Однако мы не занимается историческими изысканиями. История отчуждения – лишь средство построить теорию его преодоления. Теперь, наконец, мы видим первое, еще расплывчатое отражение будущего в зеркале исторических вод.

5.

КОММУНИЗМ КАК ПРЕОДОЛЕНИЕ

ОТЧУЖДЕНИЯ

"Поэтому положительное упразднение частной собственности... есть положительное упразднение всякого отчуждения, т.е. возвращение человека из религии, семьи, государства и т.д. к своему человеческому, т.е. общественному бытию".

Через развитую категорию отчуждения, как сквозь призму, мы смотрим теперь на эти известные цитаты совершенно новыми глазами. Перед нами – отнюдь не дань младогегельянской моде, не выражение восторженного образа мыслей молодого Маркса. Это строгие, исключительно содержательные, глубоко диалектические определения, и понимать их следует отнюдь не фигурально.

Разница между молодым и зрелым Марксом состоит не в способности выражать свои мысли, а в предмете исследования, т.е. в различии сущностных слоев материалистического понимания истории, выступавших в качестве предмета. Поэтому он не нуждается в самозванных защитниках, которые, снисходительно похлопывая Маркса по плечу, прощают ему грехи молодости. Эти "реабилитаторы" ничуть не лучше поклонников теории отчуждения, "с упоением либерального кретина" воспевающих гуманизм работ молодого Маркса, которому он якобы изменил в дальнейшем.

Коммунизм для Маркса "... означает становление практического гуманизма". Сам этот гуманизм "...есть положительная действительность человека, уже не опосредуемая отрицанием частной собственности, коммунизмом. Коммунизм есть позиция как отрицание отрицания, (т.е. отрицание отчуждения, которое, в свою очередь, есть отрицание сущности человека. – Авт.) поэтому он является действительным, для ближайшего этапа исторического развития необходимым моментом эмансипации и обратного отвоевания человека. Коммунизм есть необходимая форма и энергический принцип ближайшего будущего, но как таковой коммунизм не есть цель человеческого развития, форма человеческого общества".

"...Мы даже коммунизм называем – так как он является отрицанием отрицания – присвоением человеческой сущности, которое опосредует себя с собой через отрицание частной собственности, а посему еще не истинным, начинающим с самого себя положением, а только таким, которое начинает с частной собственности..."

"...Коммунизм – гуманизм, опосредованный с самим собой путем снятия частной собственности. Только путем снятия этого опосредования, – являющегося, однако, необходимой предпосылкой, – возникает положительно начинающий с самого себя, положительный гуманизм".

Благодаря долголетним усилиям наших славных общественных наук все эти многочисленные, не оставляющие никаких сомнений мысли Маркса выглядят сегодня чуть ли не как злостный ревизионизм и разнузданный антимарксизм. По меньшей мере они выступают как некое откровение, нуждающееся в пояснении. "Истинный исток и тайна" робин-гудовской философии наших "марксистов" заключается в том, что они не отличают простое упразднение частной собственности от ее положительного упразднения, то есть уничтожения (термины Маркса). В результате этого невинного заблуждения и возникает легенда о коммунизме как об "идеальном способе производства", классическое определение которого якобы дается в "Критике Готской программы".

Мы видим, что Маркс разделяет развитие человечества на три эпохи. Первая из них – предыстория, эпоха отчуждения (включающая, как было показано, девять способов производства). Вторая – эпоха уничтожения частной собственности, каждый из способов производства которой является этапом снятия одного из слоев отчуждения. Третья – эпоха "положительного гуманизма", свободная ассоциация всесторонне развивающихся индивидов.

Эти эпохи разделены между собой двумя переходными периодами, которые по сложности и богатству форм далеко превосходят периоды смены способов производства внутри каждой из эпох.

Необходимость в первом из двух переходных периодов возникает, когда пролетариат уже завоевал политическую власть, однако, достигнутый к этому моменту уровень развития производительных сил недостаточен для прямого перехода к присвоению капитала в качестве общественной производительной силы. Отличие переходного периода от коммунистических способов производства состоит в том, что основная форма деятельности при социализме – развитие унаследованных от капитала производительных сил, в то время как в коммунистических способах производства – превращение производственных отношений в контролируемые обществом производительные силы, снятие отчуждения.

Эта деятельность требует для своего осуществления принципиально нового вида средств производства, для которых "присваиваемой природой" являются сложные комплексы производственных отношений. Каждый из коммунистических способов производства включает в себя проектирование качественно нового "хозяйственного механизма", посредством которого осуществляется присвоение соответствующего слоя отчужденных производственных отношений. Субъектом этой деятельности, а тем самым – субъектом общественного самосознания выступает коммунистическая партия. Эту ключевую роль партия продолжает играть на протяжении всех девяти коммунистических способов производства, в том числе и после того, как в результате снятия соответствующего слоя отчуждения в рамках пятого способа отмирает государство. Во вскрытии сущности этих этапов, стратегическом обеспечении деятельности партии на каждом из них – а вовсе не в придворной историографии – состоит миссия истинной общественной науки.

"Вполне понятно, что уничтожение отчуждения исходит всегда из той формы отчуждения, которая является господствующей силой..."

Первый этап, состоящий в "положительном упразднении", снятии капитала, Маркс называет "грубым коммунизмом". Предоставим слово ему самому.

"...Коммунизм... на первых порах... выступает как всеобщая частная собственность, ... в его первой форме является лишь обобщением и завершением этого отношения. Как таковой он имеет двоякий вид: во-первых, господство вещественной собственности над ним так велико, что он стремится уничтожить все то, чем, на началах частной собственности, не могут обладать все; он хочет насильственно абстрагироваться от  таланта и т.д. Непосредственное физическое обладание представляется ему единственной целью жизни и существования; категория рабочего не отменяется, а распространяется на всех людей; отношение частной собственности остается отношением всего общества к миру вещей; наконец, это движение, стремящееся противопоставить частной собственности всеобщую частную собственность...

Это коммунизм, отрицающий повсюду личность человека, есть лишь последовательное выражение частной собственности, являющейся этим отрицанием.

...У него – определенная ограниченная мера. Что такое упразднение частной собственности отнюдь не является подлинным освоением ее, видно как раз ... из возврата к неестественной простоте бедного, грубого и не имеющего потребностей человека, который не только не возвысился над уровнем частной собственности, но даже и не дорос еще до нее.

Для такого рода коммунизма общность есть лишь общность труда  и равенство заработной платы, выплачиваемой общинным капиталом, общиной как всеобщим капиталистом. Обе стороны взаимоотношения подняты на ступень представляемой всеобщности: труд – как предназначение каждого, а капитал – как признанная всеобщность и сила всего общества".

В этой беспощадно точной характеристике Маркса необходимо четко разграничивать две стороны: базисную сущность первого коммунистического способа производства, состоящую в овладении капиталом как общественной производительной силой, и надстроечные "издержки", которые не обязаны возникать повсеместно и в полной мере.

В чем же, собственно, состоит превращение капитала из господствующей отчужденной в подчиненную обществу производительную силу?

По мере роста масштабов и усложнения структуры общественного капитала достигается граница, за которой задача осуществления его расширенного воспроизводства становится главной функцией планового механизма, превращая господствовавшую в переходный период задачу обеспечения роста объемов производства в подчиненную. Иными словами, от развития производительных сил, подчиненных экспроприированному капиталу, с необходимостью осуществляется переход к реальному обобществлению самого этого капитала (как производственного отношения) в качестве производительной силы. В этом проявляется общая родовая черта, сущность всех коммунистических способов производства, состоящая в целенаправленной деятельности по превращению производственных отношений в производительные силы.

В качестве стоимости, приносящей стоимость, капитал в снятом виде продолжает существовать. Однако приносимая им стоимость теперь распределяется в интересах всего общества. Место конкуренции капиталов должна занять специально созданная система распределительных отношений. Она распределяет стоимость, направляемую на расширенное воспроизводство, между элементами совокупного общественного капитала, локализованными в регионах, отраслях и предприятиях, и регулирует общие условия его воспроизводства. Это и есть плановый экономический механизм, который, по мере решения задачи обобществления капитала, должен пройти ряд качественных ступеней.

Специфическая природа, в присвоении которой состоит сущность коммунистических способов производства – это не угольные пласты и т.п., а производственные отношения, а поэтому и присвоение этой "природы" требует соответствующих средств производства, совсем не похожих на угольные комбайны.

Каждый из последующих восьми коммунистических способов производства – новый громадный шаг вверх по лестнице прогресса. В этих кратких заметках мы лишь стремились наметить путь, идя по которому, общественная наука уже сегодня способна и обязана дать научно обоснованные, полнокровные образы всех качественно различных восходящих типов коммунистических формаций, поставив их на место бытующей убого-худосочной абстракции.

Для общества, чья созидательная деятельность обращена в будущее, конкретный, зримый образ этого будущего должен служить могучей производительной силой. 

22.06. – 11.07.1984 г.

Москва

ЧАСТЬ 2

ПАРАДОКСЫ "СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ

ЭКОНОМИКИ".

"Производительность труда, это, в последнем

 счете, самое важное, самое главное для победы

 нового общественного строя... Капитализм может

 быть окончательно побежден и будет

 окончательно побежден тем, что социализм

 создает новую, гораздо более высокую

 производительность труда".

                                    В.И.Ленин "Великий почин"

"Нам надо, товарищи, глубоко и до конца

 осознать сложившуюся ситуацию и сделать

 самые серьезные выводы. Исторические судьбы

 страны, позиции социализма в современном мире

 во многом зависят от того, как мы дальше

 поведем дело... Главный вопрос сейчас в том, как

 и за счет чего страна сможет добиться ускорения

 экономического развития".

              Материалы Апрельского (1985 г.) Пленума ЦК КПСС

Глава 1.

ОТ ЖИЗНИ – К ТЕОРИИ

1

Принято считать, что этот ответ общеизвестен. Точнее, известно несколько его вариантов. Перечислим главные.

1. Преимущества социалистической системы хозяйствования позволяют в полной мере поставить на службу обществу такую мощную силу как НТП.

2. Общественная собственность на средства производства дает возможность управлять экономикой как "единой фабрикой", сознательно оптимизировать ее работу.

3. Социалистическая экономика, воплощающая в себе принцип демократического централизма, позволяет сочетать централизованное плановое руководство с широкой самостоятельностью и инициативой отдельных производственных единиц.

4. Решающее преимущество – "возможность работы на себя", благодаря которой интересы каждого труженика в социалистической экономике гармонически сочетаются с интересами всего общества.

5. Источник большей эффективности социалистической экономики – в ее большей планомерности.

Какие мысли сразу же возникают по поводу этих (и других, неназванных здесь) вариантов ответа?

Прежде всего, каждый из них был известен по меньшей мере 20 лет назад, однако эта известность пока никак не отразилась на темпах нашего экономического роста.

Во-вторых, удивляет то, что ответов много, не говоря уж о том, что некоторые не совсем диалектически противоречат друг другу (например, N2 и N3).

Наконец, что поделать с тем общеизвестным фактом, что указанные "преимущества социализма" весьма успешно реализуются в современной экономике стран Запада, которой они по всем канонам никак не должны быть присущи. Например, шедевром планомерности явилась целевая программа "Аполлон", в рамках которой было разработано и использовано триста тысяч тонн регламентирующей документации. Возможность работы на себя, пусть иллюзорная, тем не менее материализовалась в такой эффективной экономической реалии, как японские "кружки качества". Не уменьшается, а по ряду направлений – продолжает нарастать наше отставание в деле использования НТП.

У всех этих вариантов имеется еще немало недостатков, но главный из них состоит в том, что они дают неправильный ответ на поставленный вопрос.

Прежде всего, принципиальный ответ должен быть один. Все разнообразные преимущества социалистической экономики (коль скоро они действительно присущи только ей) должны выводиться из него как следствия. А значит, он должен быть не пропагандистским, но в самом строгом смысле теоретическим, и поэтому допускать любую нужную степень конкретизации и детализации средствами теории марксизма.

К счастью, такой принципиальный ответ давно уже дан марксизмом. Коренное преимущество социалистической экономики состоит в том, что она сознательно строится Коммунистической партией, которая опирается в качестве средства на научную основу – названное Лениным "синонимом общественной науки" материалистическое понимание истории, и при этом преследует вполне определенную объективную цель, объединяющую вокруг себя все общество.

Конечно, этот ответ сам по себе абстрактен. Почему же тогда, вместо того, чтобы превратить его в искомую конкретную истину подлинно марксистским методом восхождения от абстрактного к конкретному, мы все продолжаем твердить перечисленные выше ничего не объясняющие заклинания?

Первая же ступень такого восхождения-конкретизации натолкнет нас на совершенно неожиданную разгадку.

Общим местом является то, что материалистическое понимание истории видит ее основу в развитии производительных сил, в независимом от общественного сознания и определяющем его общественном бытии – развертывании диалектического противоречия между этими производительными силами и производственными отношениями, которое осуществляется в классовой борьбе и периодически приводит к сбрасыванию старой формы общества и смене способов производства.

Если рядом с этим общим местом просто поставить другое, состоящее в том, что целью коммунистов является построение коммунистического общества, то становится особенно заметно, что связь этой цели с тем, что объявлено теоретическоим средством ее достижения – материалистическим пониманием истории – мягко говоря, далеко не очевидна. Не случайно возникла и существует целая "культура" схоластического теоретизирования относительно характера этой связи.

Мы убедимся, что именно здесь таится роковой пункт – источник наших главных теоретических и практических затруднений. Проблема стоит того, чтобы ею заняться, отложив все иные в сторону.

Маркс, Энгельс, Ленин постоянно подчеркивали качественно особый характер, принципиальное отличие социалистической революции от любых исторически предшествовавших. "...При всех прошлых революциях характер деятельности всегда оставался нетронутым – всегда дело шло только об ином распределении этой деятельности, о новом распределении труда между иными лицами, тогда как коммунистическая революция выступает против существующего до сих пор характера деятельности, устраняет труд и уничтожает господство каких бы то ни было классов вместе с самими классами" ("Немецкая идеология").

Конкретизации тезиса об особом характере коммунистической революции практически целиком посвящена гениальная ленинская работа "Очередные задачи Советской власти".

Не "из контекста", а именно из текста названных и многих других работ явствует, что граница между капитализмом и социализмом не есть просто граница между двумя способами производства. Подобно тому, как ночь 31 декабря разделяет не только два разных месяца, но и два разных года, эта граница представляет собой рубеж двух эпох, двух совершенно различных типов общественного развития, первый из которых – взятый в его отношении ко второму, коммунистическому – является общим, единым для капитализма и для всех предшествовавших ему способов производства, включая даже первобытнообщинный.

Чем же характеризуется новый, коммунистический тип общественного развития? Прежде всего, тем, что по всем сущностным, принципиальным пунктам он является прямым отрицанием предшествующего типа развития. Маркс и Энгельс не делали тайны из своих взглядов на этот счет. Из "Манифеста", "Анти-Дюринга" мы узнаем, что с момента революции имманентное саморазвитие производительных сил прекращается, и на смену ему приходит их сознательное и планомерное развитие и регулирование, что объективные, отчужденные производственные отношения, господствовавшие до этого над людьми, поступают под их сознательный контроль, что бывшая двигателем истории борьба классов исчезает вместе с самими классами... Тем самым переворачивается само отношение общественного бытия к общественному сознанию: на последней странице работы Энгельса "Развитие социализма от утопии к науке" можно прочесть, что "люди, ставшие, наконец, господами своего общественного бытия, становятся вследствие этого ... господами самих себя – свободными".

Но если только приведенная ранее и ставшая традиционной трактовка материалистического понимания истории является верной – повторяем, если, – то, соотнеся ее с представлениями Маркса и Энгельса о новом, коммунистическом типе общественного развития, мы немедленно натолкнемся на вопиющий, скандальный, немыслимый

Парадокс 1

Стоит лишь совершиться социалистической революции – как кардинально меняется механизм общественного развития, а тем самым ... коммунисты незамедлительно и полностью сами себя лишают главного теоретического оружия, своего "руководства к действию" – материалистического понимания истории, и обречены отныне двигаться к своей коммунистической цели "эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок". (по выражению Ю.В.Андропова).

Нам остается вернуться к спасительному "если" и предположить, что материалистическое понимание истории состоит в чем-то совсем ином. Но тогда в чем же?

В любом случае абсолютно безнадежным является положение политэкономии социализма и научного коммунизма. Общеизвестно и начертано на фамильном гербе этих почтенных дисциплин, что исторический материализм в его "классической" трактовке (приведенной выше) есть их методологическая основа. Тогда, если подразумевать под историческим материализмом именно это – он не может иметь никакого отношения ни к социализму, ни к коммунизму, и не в силах помочь в их изучении, т.к. относится к абсолютно другому типу развития. Если же он состоит вовсе не в этом – тогда две весьма уважаемых отрасли общественных наук начисто лишаются какой-либо методологической основы и превращаются в лирико-патриотический сборник заклинаний. И это уже не следствие Парадокса 1. Это просто печальный, для многих очевидный, но упорно не замечаемый факт. Непризнанный, но от этого ничуть не менее реальный, он находит свое эмпирически-конкретное существование в десятилетиями вращающейся в замкнутом кругу дискуссии "о характере объективных законов при социализме", сооружающей шаткие словесные мостки между Сциллой объективных законов и Харибдой сознательности субъекта...

2

Целостное материалистическое понимание истории, в основных чертах развитое Марксом уже в 1844 г., охватывает помимо "предыстории" еще две эпохи, причем механизм развития во второй из них является прямым диалектическим отрицанием первого, а в третьей – снятием противоречия между ними.

Центральная категория "Экономическо-философских рукописей 1844 г." – категория "отчуждения". Материалистическое понимание истории, выраженное через эту категорию, состоит в следующем.

Источником движения общества является развитие производительных сил, которые человек помещает между собой и присваиваемой, осваиваемой посредством них природой. Тем самым они образуют новую, социальную "природу", лежащую между человеком и естественной природой.

Поскольку производительные силы имеют коллективный, общественный характер, эта новая природа может быть присвоена, использована человеком не непосредственно, а только в конкретной социально-экономической форме. Эта общественная форма присвоения, взятая в одном своем аспекте, как форма присвоения производительных сил, – есть конкретная форма отношений собственности, а в другом аспекте, как форма общения между людьми в процессе производства, – есть конкретная форма производственных отношений. И в этом смысле, по Марксу, собственность есть совокупность всех производственных отношений.

Социально-экономическая форма присвоения (иными словами – форма собственности, форма производственных отношений) оказывается неустранимым посредником между людьми и их производительными силами.

Власть посредника – эмпирически хорошо известный факт. Его теоретический аналог мы находим у Маркса в "Grundrisse".

"Это опосредствующее начало... охватывает воедино обе противоположности, и в конце концов оно всегда выступает как односторонне более высокая степень по сравнению с самими крайностями, потому что то движение или то отношение, которое первоначально выступает в качестве опосредствующего обе крайности, диалектически с необходимостью приводит к тому, что оно оказывается опосредствованием самого себя, субъектом, лишь моментами которого являются те крайности, самостоятельное предпосылание которых оно снимает с тем, чтобы путем самого их снятия утвердить само себя в качестве единственно самостоятельного. Так в сфере религии Христос, посредник между богом и человеком – всего лишь орудие обращения между  ними – становится их единством, богочеловеком и, в качестве такового, становится важнее самого бога, святые – важнее Христа, попы – важнее святых".

Вот так и получается, что наши собственные производственные отношения воспаряют над нами подобно античному року, превращаются в чуждую, неконтролируемую, господствующую над нами силу. В этом и состоит марксистская концепция отчуждения, в которой нет ничего от мистицизма гегелевских абстракций. Сила обычая, заставляющая нас (неизвестно почему), пользуясь стаканом, целомудренно сгибать оттопыривающийся мизинец – есть простой пример действия подобной отчужденной силы.

Получается, не люди присваивают свои производительные силы как собственность, а отношение собственности, превратившись в субъекта, присваивает людей. Перед нами не человеческая история, а история отчуждения, история развития собственности. Именно в этом смысле Маркс называл всю предшествующую историю, включая и капитализм, человеческой предысторией.

Для того, чтобы самим творить историю, стать ее субъектом, люди прежде всего должны преодолеть отчуждение, уничтожить частную собственность. По Марксу сущность человека – совокупность всех общественных отношений. Поэтому основное содержание коммунистической эпохи – присвоение человеком всей совокупности отчужденных и порабощающих отношений и, тем самым, возвращение человеку его подлинной сущности.

Однако на всем протяжении "Рукописей" Маркс не устает повторять, что эпоха коммунизма, по существу, решает лишь промежуточную задачу – задачу уничтожения негативных социальных последствий отчужденного развития производительных сил, происходящего в первой эпохе. Пока эта задача не решена до конца, идеал коммунистов – всестороннее гармоническое развитие личности – может влачить существование лишь в качестве художественной самодеятельности в свободное (от уничтожения отчужденных отношений) время.

Подлинное решение этой задачи составит основное содержание третьей эпохи – эпохи "положительного гуманизма". Хотя бытие человека – совокупность общественных производительных сил – полностью разворачивается на протяжении эпохи "предыстории", а сущность человека "возвращается" ему в эпоху коммунизма, однако его понятие – совокупность форм общественного сознания, вместе с производственными отношениями "произведенных" в первую эпоху – оставалась до того неподвластной, довлеющей над ним силой. Гуманизм как возвращение человеку его понятия и означает, что все огромное духовное богатство, заключенное в понятии "человек", становится достоянием каждой личности.

После опубликования "Рукописей" западные идеологи сделали "сенсационное открытие раннего Маркса", который начинал как вдохновенный пророк гуманизма, а впоследствии, якобы, ему изменил. Этим господам не вредно ознакомиться, к примеру, с членением истории на три эпохи, содержащемся в "Капитале".

Первую эпоху, включающую капиталистический и все предшествующие ему способы производства, в которой развитие имеет характер естественноисторического процесса, чьи закономерности неподвластны людям и не осознаются ими, Маркс называет "царством естественной необходимости". Этому царству, над которым в качестве слепой отчужденной силы господствует производство – человеческий "обмен веществ с природой", – противопоставляется "истинное царство свободы", лежащее вообще вне всякого производства и над ним. Однако эти два царства исторически должны быть опосредованы еще одним, промежуточным, где производственная деятельность людей еще необходима, но уже во все возрастающей мере подвластна их воле, где свобода еще лежит в границах необходимости, но сама необходимость уже является не естественной, а осознанной, и в этом смысле переходит в свободу: "Свобода в этой области может заключаться лишь в том, что коллективный человек, ассоциированные производители рационально регулируют этот свой обмен веществ с природой, ставят его под свой общий контроль, вместо того, чтобы он господствовал над ними как слепая сила... Но тем не менее это все же остается царством необходимости. По ту сторону его начинается развитие человеческих сил, которое является самоцелью, истинное царство свободы, которое, однако, может расцвести лишь на этом царстве неоходимости, как на своем базисе" (К.Маркс, "Капитал", т.3).

Итак,

"Царство естественной необходимости" = "Предыстория"

"Царство осознанной необходимости" = "Эпоха коммунизма"

"Царство свободы" = "Эпоха гуманизма"

Для любого грамотного марксиста, знающего закон отрицания отрицания, понимающего, что на коммунизме история не может остановиться, такое членение на три эпохи, содержащееся в работах Маркса, должно быть не только общеизвестным, но и вполне естественным, Почему же эти прописные истины марксизма приходится буквально переоткрывать, высвобождая из-под слоев казуистики и преодолевая подлинный "заговор молчания"?

Мы вернемся к этому позже. А пока отметим, что именно из-за игнорирования этих азов исторического материализма и возникает немедленно тот парадокс, когда материалистическое понимание механизма общественного развития оказывается запертым в границах "предыстории", а коммунистическая партия, взорвав эти границы и превратившись в правящую, в результате тут же становится теоретически безоружной, обрекается в дальнейшем экономическом строительстве на ползучий эмпиризм; а в этом случае ни о каких коренных преимуществах социалистической экономики, строящейся без научной основы, пресловутым "способом проб и ошибок", говорить попросту не приходится.

Особенно печальна участь, на которую в результате этого обрекают себя общественные науки. Имея фактически в качестве своего реального предмета те или иные стороны развития коммунистического типа, они вынуждены имитировать "согласование" своих результатов с "методологической основой", в качестве каковой выступает общая теория развития абсолютно противоположного типа, материалистическое понимание предыстории. Это неизмеримо сложнее, чем согласовать современные представления акушерства и гинекологии с догматом о непорочном зачатии, и неизбежно возникающее при этом схоластическое теоретизирование своими масштабами и утонченностью заставило бы бледнеть от зависти корифеев средневековой схоластики.

Было бы хорошо, если бы вскрытый парадокс оставался достоянием только теории. К сожалению, это далеко не так.

Так в чем же состоит подлинное материалистическое понимание истории? А главное – как нам побыстрее перейти от этого понимания к конкретным путям подъема нашей экономики к наивысшему мировому уровню производительности труда?

Но в этот момент Проницательный читатель (воспользуемся этим неумирающим образом Чернышевского) начинает постепенно избавляться от состояния паралича, в которое его вверг "Парадокс 1".

- Постойте! – восклицает он. Сейчас я вам устрою парадокс почище вашего. Ведь вы утверждаете, что коммунизм – это эпоха, для которой характерен принципиально новый механизм общественного развития?

- Это не мы, а Энгельс в "Анти-Дюринге".

- Положим. Но вы утверждаете, что основным содержанием этой эпохи является "уничтожение частной собственности", понимаемое не просто как "экспроприация экспроприаторов", а как некая многоэтапная деятельность со сложной структурой?

- Это опять-таки не мы. Маркс называл собственно акт экспроприации упразднением частной собственности в отличие от ее уничтожения, т.е. поэтапного преодоления отчуждения.

- Может быть. Но вы кроме этого говорили, что частная собственность суть совокупность всех производственных отношений?

- Это снова не мы...

- Тем лучше! Теперь сами подумайте, что вы предлагаете с ними делать. Частную собственность надо уничтожать – в этом содержание коммунизма. Так?

- Так в "Манифесте"...

- Отлично! Она суть совокупность производственных отношений? Ведь так? Ну и что же вы предлагаете с ними делать при коммунизме? Выходит, уничтожать? Да ведь это же ... волюнтаризм? Нет хуже – анархизм!

Но тут мы благодарим Проницательного читателя за содействие и добровольно формулируем выявленный с его помощью

Парадокс 2

Сущность социализма и коммунизма – вовсе не "совершенствование", "развитие" и т.п. производственных отношений, а их планомерное и полное уничтожение.

3

Оказав Проницательному читателю первую медицинскую помощь, вспомним, что производственные отношения суть

а) отношения между людьми в процессе производства, и

б) не зависящие от их воли, объективные, господствующие над ними, отчужденные отношения.

Отношение рыночного обмена между двумя производителями средств производства в условиях высокоспециализированного капиталистического производства суть частный случай производственных отношений. Как и в каком смысле оно может быть уничтожено? Очень просто. Единый общегосударственный планирующий центр устанавливает норматив, предписывающий каждому из производителей поставлять определенные узлы или детали в таком-то количестве, в такие-то сроки по указанному адресу. Транспортная система осуществляет перемещение этих деталей в качестве анонимных грузов между анонимными адресатами. Отношение между людьми тем самым исчезло, превратившись в сознательно установленное отношение между неодушевленными элементами, компонентами общественных производительных сил. Производственные отношения превратились в производительные силы. В этом конкретно выражается "диалектика понятий производительные силы (средства производства) и производственные отношения" (Маркс).

Уничтожение производственных отношений по своей сути полностью совпадает с уничтожением труда. "Уничтожение труда" – горькая пилюля, которую мнящий себя "марксистом" Проницательный читатель при чтении "Немецкой идеологии" вынужден глотать множество раз. Во имя благопристойности и целомудрия "марксизма" в его кафедрально-кастрированном варианте этот – один из многих – "грех молодости" классиков тщательно игнорируется и замалчивается.

"Труд есть та сила, которая стоит над индивидами; и пока эта сила существует, до тех пор должна существовать и частная собственность" ("Немецкая идеология").

"...Пролетарии, чтобы отстоять себя как личность, должны уничтожить имеющее место до настоящего времени условие своего собственного существования, которое является в то же время и условием существования всего предшествующего общества, т.е. должны уничтожить труд" (там же).

Бедный Проницательный читатель, изучающий классиков лишь на предмет оснащения приличествующими цитатами своих многочисленных трудов "по" теории марксизма! Во имя избавления от все более душераздирающих загадок и "парадоксов" ему остается только выкинуть 2/3 написанного ими.

Разгадка очередной тайны проста, как хлеб: "Труд есть лишь выражение человеческой деятельности в рамках отчуждения" (Маркс). Труд есть категория, означающая такой вид деятельности  людей, при которой они связаны между собой отчужденными, т.п. производственными отношениями. Уничтожение труда не означает уничтожения всякой деятельности во имя основания царства бездельников, – напротив, это есть превращение деятельности в подлинно человеческую, поскольку уничтожение производственных отношений только и открывает простор для отношений человеческих. Известная со времен Сократа совместная деятельность по постижению Истины, утверждению Блага, сотворению Прекрасного – это воистину "дьявольски серьезное дело", но это не есть труд.

"Труд" здесь разделяет участь многих категорий Маркса, трактуемых с позиций почтенного житейского здравого смысла. "Но с обывательскими понятиями нельзя браться за теоретические вопросы" (Ленин). Немыслимо представить себе специалиста по ядерной физике, ведущего расчеты движения элементарных частиц на основе личного опыта стрельбы из рогатки. Но оказывается, что не только мыслимо, но и весьма приятно числиться специалистом по научному коммунизму, не имея ни малейшего представления о том, что суть коммунизма – уничтожение производственных отношений, и давая вместо этого мудрые рекомендации об их "совершенствовании", что абсолютно тождественно призыву "совершенствовать социалистическую частную собственность".

Особенность переживаемого страной момента, как будет показано ниже, такова, что обывательское обращение с категориями марксизма вот-вот может ввергнуть нас в катастрофу куда хуже взрыва неверно рассчитанного ядерного реактора...

Нужно незамедлительно положить конец тому – пусть даже исторически обусловленному, но затянувшемуся сверх всякой меры и смертельно опасному для нас – переходному инфантилизму, когда за "грудой дел, суматохой явлений" стали окончательно расплываться контуры цели коммунистов и испарилась суть "действительного коммунистического действия" (Маркс). Если мы хотим действительно быть коммунистами, то должны безотлагательно переоткрыть для себя программное положение "Манифеста": "Коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности", осмыслив его в свете многократных указаний Маркса на то, что покуда существует пролетариат – частная собственность не "уничтожена", а лишь "упразднена", что составляет лишь начальный пункт, предварительное условие ее уничтожения; в свете слов Ленина о том, что пока есть разница между рабочим и крестьянином – нет ни коммунизма, ни даже социализма; в контексте разбивающего любые ложные интерпретации классического определения "Немецкой идеологии": коммунизм – это вовсе не некое идеальное состояние общества, которое должно быть установлено, это – действительное движение, уничтожающее отчуждение, уничтожающее частную собственность.

Но коль скоро, по Марксу, частная собственность есть не что иное, как совокупность всех производственных отношений – именно эти производственные отношения составляют предмет деятельности коммунистов, то, что, собственно, должно быть уничтожено. Необходимо срочно совлечь категорию "производственных отношений" с кафедральных эмпиреев, где она превращена в неприкосновенную "священную корову".

Истины марксизма всегда конкретны – хотя мы уже начали от этого отвыкать. Каждый коммунист должен совершенно точно и ясно представлять:

а) Сколько именно существует различных типов производственных отношений и какие это конкретно типы?

б) Каким образом различные типы производственных отношений взаимосвязаны исторически и логически?

в) В каком именно отношении они составляют целостность, именуемую "частной собственностью"?

г) Как конкретно в любой повседневной жизненной ситуации (покупка хлеба в магазине, дискуссия на профсоюзном собрании, развод и т.д.) обнаружить и выделить все типы производственных отношений?

И только тогда, уже на этой основе, он сможет предметно ответить на вопрос, что же значит "уничтожение частной собственности" применительно к нашему обществу вообще и каждому конкретному участку деятельности.

Только на этой основе он сможет на месте бытующей убого-худосочной абстракции зримо представить себе каждый из "этапов", каждый из восходящей последовательности типов коммунистических обществ, коммунистических способов производства, – поскольку задача демонтажа тысячелетиями складывавшегося многоэтажного каземата частной собственности и задача возведения здания коммунистического общества – это две стороны единого процесса, разделимые лишь в плохой абстракции.

В ответах на эти вопросы – сердцевина, коренная суть научного коммунизма. В способности вооружить каждого коммуниста со средним образованием исчерпывающими ответами на них – критерий партийности всякой "общественной науки". Трудно назвать такие требования чрезмерными, – но тщетно искать эти ответы в Монбланах современной печатной продукции.

Но если уничтожение частной собственности – цель коммунистов, то что же является их идеалом? После опубликования "Критики Готской программы" в этом качестве стала фигурировать упомянутая в данной работе лишь мимоходом "высшая фаза коммунизма". Но для самого Маркса это было не так. Конечно, по отношению к капитализму даже полный социализм кажется недостижимым идеалом; тем более это верно для высшей фазы коммунизма, где уже полностью уничтожена частная собственность. Однако при этом не до конца сняты отношения собственности вообще. Решение же подлинных проблем воспроизводства человека по достижении высшей фазы коммунизма как раз и начинается, ибо только здесь оно становится основным типом воспроизводства...

Маркс стал первым в мире коммунистом именно потому, что он был первым в истории последовательным гуманистом.

Коммунизм – это отнюдь еще не "царство свободы", это – царство осознанной необходимости, эпоха, основным содержанием которой явится уничтожение частной собственности. В этом состоит непосредственная цель коммунистов; идеалом же для них является гуманизм – "положительная деятельность человека, уже не опосредуемая отрицанием частной собственности, коммунизмом. ...Как таковой коммунизм не есть цель человеческого развития, форма человеческого общества... Только путем снятия этого опосредования, – являющегося, однако, необходимой предпосылкой, – возникает положительно начинающий с самого себя, положительный гуманизм" (Маркс, 1844 г.).

Гуманизм – свободная ассоциация всесторонне развивающихся индивидом, уже не состоящих друг по отношению к другу в каких-либо отчужденных, производственных отношениях. Их отношения друг к другу – это чисто человеческие отношения в их совместной деятельности по овладению формами общественного сознания, по реальному воплощению в жизнь заоблачных до этого идеалов Истины, Блага, Красоты.

Сегодня коммунистический идеал не работает. Это связано и с тем, что он фактически подменен одним из этапов – пусть высшим – движения к нему, но главным образом – с его крайней абстрактностью. Идеал лишь тогда станет нашим грозным оружием, средоточием всех идей, "...которые овладевают нашей мыслью, подчиняют себе наши убеждения и к которым разум приковывает нашу совесть..."(Маркс), когда обретет зримые, конкретные черты.

А это случится немедленно, как только мы, отбросив трусливый тезис-самооправдание ползучего эмпиризма о том, что, мол, "ничего больше нельзя теоретически предсказать сверх того, что уже предсказано", и опираясь, с одной стороны, на колоссальный эвристический потенциал марксовой диалектики, а с другой – на гениальную ленинскую идею многоукладности всякого общества – как только мы осмелимся открыть не только в истории, но и в современной нам действительности зародыши, островки, уклады, в которых сегодня реально, зримо существуют все минувшие формации, все коммунистические способы производства и все формации эпохи "положительного гуманизма".

Здесь мы вторгаемся в новую область, касаемся второго измерения материалистического понимания истории. Первое измерение – взгляд на историю как на линейную цепочку "чистых" формаций, которая, как мы теперь выяснили, делится на три эпохи с присущей каждой из них специфической логикой, механизмом развития. На самом деле три типа развития, характерные для последовательных эпох, представляют собой три фазы единого диалектического процесса, между которыми существует генетическая связь, подобная связи между личинкой, куколкой и бабочкой.

Но еще Энгельс на примере феодализма разъяснил, что "чистые" формации практически в природе не встречаются. Органической частью материалистического понимания истории после Ленина стало представление об обществе как о гетерогенной совокупности, комплексе взаимодействующих "формаций-укладов", один из которых, как правило, доминирует и, пронизывая собой все поры социального организма как "особый эфир" (Маркс), определяет формационную принадлежность всей целостности.

Каковы же законы движения, логика развития этих целостностей, социальных организмов?

Это и есть третье измерение исторического материализма – материалистическая диалектика как логика развертывания и разрешения противоречий между различными укладами, их возникновения, объединения в комплексы, чередования этапов количественных и качественных изменений, распада и гибели.

И только совокупность этих трех измерений дает возможность понять подлинный механизм смены способов производства. Чистая формация, взятая в качестве абстракции, конечно, же, обладает своим имманентным логическим самодвижением, но при этом никогда не выйдет за свои границы. Источник развития любого реального общественного организма – в его противоречивой многоукладности.

Эти три аспекта, измерения материалистического понимания истории представляют собой не что иное, как три органических части, раздела исторического материализма – системы категорий, используемой как средство не только и не столько для изучения истории общества, сколько для его изменения, сознательного исторического творчества. За каждой из этих частей стоит одна из трех фундаментальный категорий истмата.

Развертывание категории "деятельность" дает совокупность форм деятельности, типов личности и форм практики, лежащих в основе типологии формаций. Это – "таблица Менделеева" исходных социальных элементов, атомарных сущностей, из которых слагаются социальные организмы.

Развертывание категории "движение" позволяет представить себе "физику", "химию", "биологию" этих организмов – т.е. картину всего разнообразия типов взаимодействия укладов и их комплексов между собой.

Наконец, развертывание категории "развитие" дает собственно примененную к социальным процессам диалектику, законы которой были открыты еще Гегелем и материалистически переосмыслены Марксом.

Но, увлекшись категориальным древом, не потеряли ли мы окончательно из виду лес народнохозяйственных проблем?

Вековая традиция рассматривать общественные науки как цветочки на обоях в здании нового общества, возводимом немногословными практиками на фундаменте здравого смысла – тяжкое наследие "предыстории". Этот анахронизм каким-то мистическим образом сочетается у нас с верой в то, что именно в теории и состоит наше главное экономическое преимущество.

Люди, живущие  на дне  воздушного океана, могут стараться постичь его законы, удовлетворяя этим свое праздное любопытство или же, максимум, пытаясь предсказать завтрашнюю погоду, повлиять на которую они все равно не в силах. Если же они решили заняться воздухоплаванием – им придется обходиться с законами совершенно по-иному.

Во-первых, нужно установить принципы аэродинамики, определяющие подъемную силу, которая действует на искусственное крыло. Во-вторых, чтобы законы не остались на бумаге, нужно конструкторское бюро со сложной культурой инженерных расчетов, нужна авиационная промышленность, объединяющая комплекс сложных технологий, а также долгие усилия летчиков-испытателей и многое другое. И, наконец, самолет – это противоестественное явление природы – превращается в естественно падающий предмет, стоит лишь летчику отвлечься на минуту или двигателю прекратить работать...

Конечно, все это сложно и, к тому же, небезопасно. Но "практикам", все еще надеящимся, поднатужившись, воспарить на эфирных крылах здравого смысла, придется убедиться: рожденный ползать – летать не может.

Первый ("предысторический") тип развития осуществляется вне зависимости от того, пытается ли кто-либо познать его законы, и насколько адекватен результат этого познания. В коммунистической эпохе познанные законы работают в качестве активных элементов двигателя общественного развития. При этом любой элемент общественного организма, не будучи присоединен к этому двигателю, немедленно замирает или превращается в "естественно падающее тело", деградируя к "предысторическому" типу развития.

Казалось бы, все это очень мило, но почти наверняка уже встречалось в океанах словопрений о характере экономических законов при социализме. Непостижимым, однако, при этом остается "только" то, каким образом бесчисленная рать обществоведов вкупе с нашим другом – Проницательным читателем – ухитряется отвертеться от неизбежного вывода: категория субъекта, чья деятельность состоит в познании объективных законов, превращении их в двигатель общественного развития и управлении этим развитием, должна стать центральной категорией материалистического понимания истории в коммунистическом типе развития.

Антагонистическое противоречие между известной всем реальностью нашего общественного бытия и ее отражением в обществоведческом сознании здесь проявляется предельно конкретно и обнаженно. В то время как партия является ведущей силой, субъектом коммунистического строительства – партийное строительство, наука об этом субъекте, существует на птичьих правах, ее статус как науки подвергается сомнению, потому что из урезанного "предысторического материализма", призванного в этом виде быть ее методологической основой, по существу, изгнано понятие субъекта.

Таков печальный, но закономерный финал попыток использовать "материалистическое понимание предыстории" в качестве методологического фундамента комплекса наук о строительстве социализма. Полученный гибрид редьки с капустой провозглашается теоретическим оружием пролетариата, выражающим его классовый интерес. А в результате неуклонного следования столь своеобразно понятому "принципу партийности общественной науки" партия во имя чистоты теории вообще изгоняется из теоретического образа реальности.

Как же должно выглядеть материалистическое понимание механизма общественного развития, в центре которого стоит категория субъекта – коммунистической партии?

Но прежде нужно договориться о следующем. Речь пойдет вовсе не о противопоставлении одной тощей дефиниции другой. Ленин писал, что материалистическое понимание истории только тогда перестало быть гипотезой, когда было детально развито, проверено и подтверждено на материале одной конкретной формации – капиталистической. Структура этой проверки была дана Марксом в известном "Плане шести книг". А все грандиозное здание "Капитала" было реализацией хотя и ключевого, но лишь начального пункта первой книги этого плана. Таков реальный масштаб проблемы, который не надо упускать из виду. Поэтому то, что будет сейчас предложено – только эскиз, план подобной работы применительно к новому типу развития.

Но главное в другом. Различие между двумя эпохами столь фундаментально, что в теории оно приводит не просто к тому, что одни категории заменяются на другие. Различие проявляется в том, что на месте плана написания книг, в которых отражается понимание механизма общественного развития, должен возникнуть план разработки комплекса средств, благодаря которым это развитие только и может осуществляться в целенаправленной, сознательной деятельности субъекта.

Проницательный читатель, который в этом месте ожидает появления чего-то невиданного и неслыханного, будет жестоко разочарован. Здесь срабатывает известный стереотип, по которому для соотнесения "материалистического понимания истории" с жизнью требуются тяжкие умственные потуги, невероятные ухищрения и кульбиты теоретической мысли. Теперь-то мы понимаем, в чем тут причина. Подлинное же материалистическое понимание истории естественно согласуется с жизненными реалиями и здравым смыслом. Однако тут наука вовсе не подыгрывает начальству, не идет на поводу у здравого смысла, а исходит из него как из эмпирически конкретного и, пройдя путь осмысления, абстрагирования, возвращается к нему уже как к конкретно-всеобщему.

Итак, "соль соли, двигатель двигателей" механизма общественного развития в эпоху коммунизма – сознательная деятельность субъекта – правящей партии. Ее форму деятельности удобно в общих чертах представить в виде функциональной схемы (см. рис. ниже).

Она включает замкнутый воспроизводящийся цикл из шести функций, среди которых первые три являются дескриптивными (т.е. описывающими, аналитическими, исследовательскими), другие три – нормативными (предписывающими, конструктивными, практическими).

Функция 1 – установление того, в чем конкретно состоит "прогресс" на данном этапе развития общества, т.е. перспективной, а также текущей цели, общих методов и средств ее достижения, последовательности объективно-необходимых этапов на пути к ней. Все это устанавливается в терминах категориальной сетки "чистых формаций" и "идеальных" элементов, из которых они слагаются. Функция, при всей своей "теоретичности", не может осуществляться популярным методом "приставления пальца ко лбу" на предмет трансцендентального созерцания умопостигаемый эйдосов. Это – сложный итеративный процесс, реализуемый группой определенным образом подготовленных и вооруженных специальными средствами логиков-теоретиков, которые взаимодействуют с практиками и специалистами-предметниками. Процедура такого взаимодействия устроена как своеобразный "концептуальный насос", "накачивающий" предметное содержание в абстрактные логические ячейки категориальной структуры "Деятельности" с нужной степенью конкретизации. Собственно, функция 1 осуществляет познание необходимости, тех объективно необходимых этапов, через которые должно развертываться осуществляемое субъектом развитие общества.

Однако на этом этапе нам пока ничего не известно о том конкретном социальном организме, развитие которого мы собираемся осуществлять (помимо исходной гипотезы о его общей формационной принадлежности или этапе развития). Функция N 2 осуществляет детальную идентификацию этого организма в предметных категориях, полученных при реализации функции 1, т.е. его детальный "химический" и "биохимический" анализ на основе категориальной "таблицы Менделеева", и представление в виде сложной совокупности взаимодействующих, противоборствующих, вложенных один в другой, пропущенных друг через друга и т.п. укладов. Роль учебника по биохимическому анализу играет при этом категориальная структура "Движения" социальной материи, т.е. второй раздел исторического материализма.

Наконец, функция N 3 осуществляет переход от этой феноменологии собственно к логике развития, превращает пеструю картину сосуществующих и взаимодействующих укладов в логическую структуру соподчиненных объективных противоречий между ними. Это становится возможным благодаря использованию комплекса специальных средств, в котором овеществлена ставшая материальной силой диалектика как общая теория, категориальная структура "Развития".

Итак, осуществлено познание необходимости, текущей реальности и имеющихся возможностей. На этой основе можно переходить к активной, нормативной фазе деятельности субъекта.

Функция N 4, используя тот же комплекс логических средств, но уже в качестве мощной и гибкой системы автоматизированного проектирования, выстраивает программную линию развития, реализующую коммунистический критерий прогресса, как структуру определенным образом взаимоувязанного разрешения объективных противоречий.

Функция N 5 воплощает эту линию в практическую политику. Такая политика, обладая на сущностном уровне глубочайшей внутренней целостностью, на поверхности явлений неизбежно будет выглядеть как совокупность совершенно разнородных, разнонаправленных, а порой и парадоксально-противоречивых действий и мероприятий. Комплекс специальных средств – овеществленная "диалектика природы" – необходим для удержания контроля над этой сложной целостностью. Важно отдавать себе отчет, что в коммунистическом типе развития не может быть решений общего характера, которые кто-то должен потом конкретизировать, "исходя из здравого смысла и применительно к обстоятельствам". Программная линия развития на практически-политическом уровне последовательно должна быть реализована применительно к каждому элементу общественного организма, в противном случае он немедленно выпадает из коммунистического развития.

Здесь здравый смысл, казалось бы, подсказывает, что цикл деятельности субъекта завершен, и никакая функция N 6 больше не нужна. Но это снова следствие стереотипов "предыстории", некритически переносимых нами на новый тип развития.

В эпоху, предшествующую социалистической революции, общественное сознание способно устраивать жесткие арьергардные бои с общественным бытием, может даже серьезно затормозить его развитие, но в конечном счете вынуждено всегда сдаться на милость победителя. Что же касается коммунистического типа развития, то здесь измененное субъектом общественное бытие не в силах привести общественное сознание в соответствие с собой, не прибегнув для этого к помощи субъекта-посредника.

В этом глубокий смысл идеологической работы партии, ибо в ее отсутствие общественное сознание полностью заблокирует возможность каких-либо дальнейших экономических и социальных перестроек. Значение идеологической работы в новую эпоху качественно изменяется, неизмеримо возрастает, что прекрасно ощущают практические партийные работники, но что остается загадочным и необъяснимым с точки зрения "предысторической" методологической основы, тяжкого креста, добровольно принятого на себя нашими мучениками от теории. Их гордое сознание успешно блокирует наше бытие, по понятным теперь причинам игнорируя многолетние призывы партии создать теорию идеологической работы.

Не правда ли, все что мы разбираем, кажется очень сложным и весьма неожиданным?

Все это именно кажимость. Иллюзия возникает из-за того, что естественное движение в русле мысли основоположников марксизма-ленинизма на каждом шагу приходится прерывать для расчистки этого русла от безграмотных интерпретаций, схоластических арабесок, фигур умолчания и иных миазмов теоретического бескультурия, прочно сросшегося с корыстным цеховым интересом.

Все мы с детства дышим дымной копотью этой свалки, отравляющей целебный воздух нашей теории и застилающей коммунистический горизонт нашей практики. Все мы носим частицу этой свалки в себе, порою – вольно или невольно – прикладываем руки к ее пополнению, тем самым усугубляя и закрепляя свою рабскую зависимость от нее. И только "по капле выдавливая из себя" это рабство, можно пройти теоретический путь к подлинным идеям Маркса-Ленина, открывающим практический путь к "действительному коммунистическому действию".

Сейчас мы уже в состоянии существенно конкретизировать ответ на первую половину главного вопроса современности: в чем состоит принципиальное (но покуда потенциальное) преимущество экономики социализма? Затем мы перейдем на этой основе к ответу на вторую половину вопроса: как практически это потенциальное преимущество безотлагательно превратить в реальное?

Вспомним, что исходный абстрактный ответ включал в себя три момента:

1) сознательность, лежащую в основе механизма общественного развития – сознательность действия партии, создающей новое общество;

2) научную основу, используемую как средство для этого сознательного действия и

3) его вполне определенную объективную цель.

Сравним реальное марксистское содержание каждого из этих моментов с "творческими" трактовками штатных интерпретаторов. Начнем с конца.

1. Цель. Формула, состоящая в том, что целью коммунистов является построение коммунизма, суть простая тавтология. Это ясно каждому нормальному человеку, однако он стесняется (или же опасается) в этом признаться. Но опасаться должны, прежде всего, авторы этой формулы: если подставить в нее классическое определение "Немецкой идеологии" (Коммунизм – это не некое идеальное состояние общества, которое должно быть установлено, а действительное движение, уничтожающее теперешнее состояние), то она немедленно превращается в печально известную формулу Бернштейна о средстве и цели...

Конечно, вполне допустимо, как это делается сейчас, объяснить целью коммунистов построение высшей фазы коммунизма. Но такое решение само порождает ряд недоуменных вопросов. Во-первых, существующее представление о высшей фазе страдает предельной абстрактностью и не содержит вследствие этого ни должного эмоционального заряда, ни, что еще важнее, какого-либо намека на конкретные пути ее достижения. Это и неудивительно, т.к. позже выяснится, что "высшая фаза" по своему содержанию равна целым трем способам производства. Во-вторых, совершенно неясно, что же тогда станет целью коммунистов после достижения исходного рубежа высшей фазы. В-третьих – и это самое главное – такой подход превращает все предшествующие этапы коммунистического строительства, включая развитой социализм, в темный и бесструктурный "предбанник". Такое представление о цели трудно назвать мобилизующим.

Но, может быть, не стоит изобретать велосипед? Знамя коммунистов сегодня, как и вчера (как и долгое время спустя) должны украшать три бессмертных слова из "Манифеста": уничтожение частной собственности. Невозможно короче и вместе с тем конструктивнее выразить суть коммунистической теории. Если кому-то угодно понимать это "уничтожение" как только лишь вооруженное изгнание помещиков и капиталистов, то, по той же логике, он должен разуметь под уничтожением безграмотности собственное самоубийство.

2. Научная основа. Никто не спорит с тем, что материалистическое понимание "предыстории" – гениальное открытие Маркса. Но суть дела, во-первых, в том, что оно охватывает лишь одну треть одной трети, т.е. 1/9 исторического материализма, и во-вторых, ту его часть, которая, будучи взята изолированно, абсолютно неприложима к делу строительства нового общества. Когда весь комплекс наук будет сведен к своей естественной методологической основе – диалектическому и историческому материализму, тогда станет ясна взаимосвязь (безусловно, существующая) между ветеринарией и теорией машин и механизмов; но даже тогда анатомию лошади вряд ли удастся непосредственно использовать в качестве методологической базы автомобилестроения... Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. "Ирония истории" (любимое Энгельсом гегелевское выражение) может стать убийственной, если при переходе к эпохе, в которой должно осуществляться сознательное историческое творчество, место науки, обеспечивающей такое творчество, будет занимать "собака на сене".

3. Наконец, сознательность. Свойство быть сознательным субъектом общественного развития часто трактуется чуть ли не как автоматически присущая нам добродетель, всосанная с молоком матери. Но здесь совершенно не случайно три содержательных момента нашего потенциального экономического превосходства перечислены в обратном порядке.

Мало сформулировать конкретную и объективную цель исторического творчества (хотя мы уже здесь ухитрились безбожно запутать себя и других).

Мало подвести под движение к ней надежную методологическую и научную основу (хотя мы, вместо того, чтобы развивать необходимые для этого разделы исторического материализма в соответствии с их теоретическими основами и логическим каркасом, завещанными нам классиками, все твердим школьную формулу материалистического понимания "предыстории" в качестве универсального заклинания от всех злых духов).

Чтобы стать сознательным субъектом, этого недостаточно. Необходимо главное – "действительное коммунистическое действие". А его не совершишь голыми руками или же с помощью тяжеловесных фолиантов "научных основ".

Казалось бы – простое дело: бери идеи и превращай их в материальную силу. Но принципы аэродинамики, как это уже отмечалось, упорно не желают материализовываться в самолет только по желанию теоретика, возомнившего себя "субъектом". Они нуждаются для этого превращения в таком громоздком посреднике, как конструкторское бюро и опытное производство.

Не потому ли мы так основательно застряли на месте с превращением наших идей в реальную силу, что дело это поручено таким "специалистам", которые – при всех их субъективно-благих побуждениях – по самому узко-цеховому характеру своей подготовки и своего стерильного социального бытия ничего не умеют и не хотят делать руками?

Только сознание, определяемое такого сорта социальным бытием, могло породить грандиозную затею: создадим-де хорошие условия, простор для действия неких "объективных экономических законов социализма", а дальше они сами, аки самобеглая коляска, помчат по тракту наших экономических преимуществ, да так, что только этапные версты замелькают...

Увы, все обстоит ровно наоборот. Не субъект устанавливает хорошие или же плохие рамки, после чего заботливые законы немедля расписывают ограниченный ими холст идиллическими пейзажами образцового общества. Это типичный гибрид "предысторического" представления о характере действия законов с идеалистическими иллюзиями. Как раз законы определяют объективные границы, условия деятельности субъекта на каждом этапе коммунистического строительства, который, познав эти условия, затем сам, засучив рукава, вооружившись мощным комплексом специальных средств, должен осуществить в этих границах движение, уничтожающее очередной слой частной собственности. И ежели кому-то удастся обнаружить или же создать в нашей экономике некую часть, которая "катится сама", то будьте уверены, что катится она отнюдь не в гору.

На лице Проницательного читателя проступает загадочная улыбка...

(Конец главы 1)

18-25.06.85

г. Москва

ЧАСТЬ 3

КОНСПЕКТЫ, ФРАГМЕНТЫ,

ЧЕРНОВИКИ, ПИСЬМА

83.12.06

"ОТВЕТ НАШИХ СЛАВНЫХ ОБЩЕСТВОВЕДОВ"

Из "Философских тетрадей" В.И. Ленина:

Из предисловия доктора философских наук

З.М.Оруджева к книге В.А.Вазюлина

"Логика "Капитала" К.Маркса"

(Издательство МГУ, 1968г.):

"Автор поставил перед собой задачу во всех аспектах сопоставить логику "Капитала" К. Маркса с гегелевской "Наукой Логики", с целью показать как соответствие логики "Капитала" гегелевской, так и ее превосходство над последней. В целом это весьма актуальная и трудная задача, за которую пока, можно сказать, еще никто не брался, автором выполнена.

Однако автор недооценил другой стороны дела и не довел выполнение своей задачи до самого конца. По большей части он излагает Логику "Капитала" в терминах "Науки логики" Гегеля, по-видимому, для того, чтобы показать их известное совпадение. Он вводит в оборот непривычные для современного читателя слова и выражения, в которых когда-то заявила о себе гегелевская философия. И хотя мы уже усвоили довольно много рациональных терминов и выражений немецкой классической философии (например, "вещь в себе", "антиномия", "бытие в чистом виде", "априоризм", "переход количества в качество и обратно", "отрицание отрицания" и т.д.) нам все еще довольно трудно уловить содержание положений, изложенных на языке великого предшественника марксистской философии".

83.11.18 – 12.13

{ИЗ ТЕЗИСОВ О ТЕОРИИ РЕАЛЬНОГО СОЦИАЛИЗМА} 

Важнейшая из них – превращение отношений собственности в общественную производительную силу (то, что принято называть "установлением общественной собственности на средства производства"). Повторим еще раз, что речь идет не просто о победе нового типа отношений собственности над прежним. Здесь мы сталкиваемся с качественно новым типом перехода между формациями.

Отношения собственности утрачивают в этом переходе роль сущностной границы способа производства, определяющей всю систему его производственных отношений. Теперь они уже сознательно используются в качестве новой общественной производительной силы. В этом качестве отношения собственности дают уникальную возможность мобилизовать производительный потенциал общества как целого, впервые подчинить эту мощную силу целям производства. Одновременно, где и когда это необходимо и уместно, там и тогда становится возможным использовать различные адекватные задаче и ситуации типы отношений собственности в качестве общественных производительных сил. Можно только догадываться о реальном разнообразии таких типов, которые, вероятно, могут быть связаны с социальными целостностями различных видов и уровней: ассоциациями, территориями, организациями и т.д. – вплоть до непосредственного достояния всего человечества.

Вторая основная черта нового способа производства относится к материальной базе общества, доминирующему типу средств производства. Человеческий труд, а вместе с тем и человек как таковой уйдут из сферы материального производства. Функционирующие в ней гибкие автоматизированные средства труда будут компактными, децентрализованными, экологически чистыми. Мучительные сегодня проблемы специализации и невероятно усложнившихся кооперационных связей, вызванные к жизни крупномасштабным узкоспециализированным производством, умрут вместе с ним. Исчезнет усиливающееся давление на социальную сферу громады административно-технологических отношений. Наконец, исчезнет проклятье отчужденного труда. "...Историческое назначение капитала будет выполнено тогда,... когда прекратится такой труд, при котором человек сам делает то, что он может заставить вещи делать для себя, для человека" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т.46, ч.1, стр.280).

Но что же составит в этих условиях основное содержание человеческой деятельности?

Человек становится опосредствующим звеном между сферой материального производства, основой своего существования, по отношению к которой он отныне выполняет только функцию развития, и сферой общественного сознания, совокупного духовного богатства общества, являясь одновременно его субстанцией и субъектом.

От воспроизводства средств производства мы переходим к новому типу общественного воспроизводства – воспроизводству человека.

* * *

Исследователям, не потерявшим здравого смысла, давно было понятно, что все ухищрения скроить экономическую теорию социализма по образцу и подобию политэкономии капитала не более перспективны, чем попытки нерадивого ученика, пишущего сочинение на тему "Образ Павла Корчагина", списать его у отличника-соседа по парте, избравшего тему "Лишние люди". Теперь же можно точно выразить, в чем здесь состоит проблема.

Предмет экономической теории социализма – уже не объективная диалектика формы и содержания производства, а диалектика, опосредствованная общественным сознанием, и в первую очередь – такой его формой, как марксистская теория. Желающие сохранить политэкономию социализма в классической форме теории, изрекающей некие "законы", должны ясно осознавать, что она обязана тогда быть метатеорией, т.е. среди ее объектов, закономерную связь которых она устанавливает, наряду с производительными силами, производственными отношениями и т.д. совершенно равноправно должны фигурировать теории и другие формы, отражающие активную роль общественного сознания.

Но гораздо более естественным и перспективным путем представляется придание экономической теории реального социализма не дескриптивной, а конструктивной, нормативной формы. Эта теория должна не описывать, а предписывать, ее законы должны быть законами строительства, нормативными моделями, проектами конкретных этапов развития хозяйственного механизма.

Кроме того, ранее было показано, что она должна иметь дедуктивную форму. С учетом этого требования возникает совершенно ясная картина.

Теория реального социализма будет представлять собой последовательность нормативных теорий (моделей), каждая из которых  будет отражать вполне определенный этап диалектического развертывания, разрешения основного противоречия реального социализма. Эта теория будет одновременно работать как "логический телескоп" и как "логический микроскоп". В качестве первого она позволит на много десятилетий вперед предвидеть существо и социально-экономическую форму предстоящих этапов коммунистического строительства. В качестве второго – представить содержание любого из этих этапов с той степенью конкретности и детальности, с какой это будет вызываться практическими потребностями строительства социализма.

Это именно та органичная форма, обретая которую, теория из средства объяснять мир превращается в средство изменять его.

Невозможность существования этой теории в традиционной форме пространных рассуждений очевидна. По поводу социализма написано так много, что на каждую строчку "Капитала" давно приходится увесистый том; тем не менее "Социал" так до сих пор и не создан. Конечно, это обстоятельство в известной мере отражает непонимание частью авторов теоретического существа проблемы. Но даже гений масштаба Маркса не сможет уместить теорию реального социализма, развитую с полнотой и детальностью "Капитала", ни в десять, ни в сто, ни в тысячу томов. "Капитал" – это введение в теорию всего-навсего одной социально-экономической формы. Социализм, начиная с этапа превращения общественной науки в производительную силу – это последовательная стремительная смена все более усложняющихся социально-экономических форм, каждая из которых не менее сложна, чем форма капитала.

Подобная теория, служащая средством сознательного преобразования общественного бытия, скорее должна быть заключена в совершенно непривычную для сегодняшних теоретиков форму, отдаленным прообразом которой могут служить системы автоматизированного проектирования, конфигурационного управления, концептуальные автоматизированные базы данных и т.п.

Превращение общественной науки в непосредственную производительную силу и означает создание подобных специальных средств социального проектирования.

84.12.11

К. МАРКС ОБ "УНИЧТОЖЕНИИ ТРУДА"

"Труд кажется совершенно простой категорией. Представление о нем в этой всеобщности – как о труде вообще – является тоже весьма древним. Тем не менее "труд", экономически рассматриваемый в этой простой форме, есть столь же современная категория, как и те отношения, которые порождают эту простую абстракцию". (Соч., т.12, стр.729-731).

"При всех прошлых революциях характер деятельности всегда оставался нетронутым, – всегда дело шло только об ином распределении этой деятельности, о новом распределении труда между иными лицами, тогда как коммунистическая революция выступает против существующего до сих пор характера деятельности, устраняет труд..." (Первая глава "Немецкой идеологии". Новое издание, стр. 31-32

"Труд есть та сила, которая стоит над индивидами; и пока эта сила существует, до тех пор должна существовать и частная собственность". (стр.45).

"Превращение личных сил (отношений), благодаря разделению труда, в силы вещные ... может быть уничтожено ... только тем, что индивиды снова подчинят себе эти вещные силы и уничтожат разделение труда." (стр.59).

"... Пролетарии, чтобы отстоять себя как личности, должны уничтожить имеющее место до настоящего времени условие своего собственного существования, которое является в то же время и условием существования всего предшествующего общества, т.е. должны уничтожить труд" (стр.62).

"Таким образом, на одной стороне – совокупность производительных сил, которые приняли как бы вещную форму и являются для самих индивидов уже не силами индивидов, а силами частной собственности... На другой стороне находится противостоящее этим производительным силам большинство индивидов, от которых оторваны эти силы...

Единственная связь, в которой они еще находятся с производительными силами и со своим собственным существованием, – труд, – потеряла у них всякую видимость самодеятельности и сохраняет их жизнь лишь тем, что калечит ее". (стр.69).

"Только современные пролетарии, совершенно лишенные вcякой самодеятельности, в состоянии добиться своей полной, уже не ограниченной, самодеятельности...

Только на этой ступени самодеятельность совпадает с материальной жизнью, что соответствует развитию индивидов в целостных индивидов и устранению свякой стихийности. Точно так же соответствуют друг другу превращение труда в самодеятельность и превращение прежнего ограниченного общения в такое общение, в котором участвуют индивиды как индивиды. Присвоение всей совокупности производительных сил объединившимися индивидами уничтожает частную собственность" (стр.70-71). (Выделения в тексте сделаны С. Платоновым. – Ред.)

85.06.12-13

( ПИСЬМО А.А. }

Глубокоуважаемый А.А.!

I

Для перехода к "Царству II", как известно, требуются вполне определенные политические и экономические предпосылки. Политические предпосылки были завоеваны нами 70 лет назад. Принято считать, что минули десятилетия с тех пор, как напряженным трудом народа созданы и экономические условия перехода. Однако все это лишь предпосылки. Для вступления в социализм на их основе теперь необходимо нечто качественно иное, требуется главное – "требуется действительное коммунистическое действие" (Маркс).

Действительное коммунистическое действие и деятельность по восполнению недостающих необходимых предпосылок для него по своей сути не могут не быть принципиально противоположными – подобно возведению высотного здания по отношению к рытью котлована для него. Завоевав право строить и место для строительства, подготовив необходимый котлован, мы фактически уже давно  бессмысленно углубляем его сверх меры, не приступая к возведению самого здания, не понимая необходимости встать к кульману, подогнать башенный кран, взять мастерок, отложив лопату.

Сущность "Царства II", сущность действительного коммунистического действия – "уничтожение отчуждения" (Маркс, 1844 г.), что равно "уничтожению разделения труда" (Маркс и Энгельс, 1846 г.), или же, наконец "уничтожению частной собственности" ("Манифест", 1848 г.), а следовательно – уничтожению производственных отношений как отчужденных отношений между людьми в процессе производства, превращение их в нормативно-определенные отношения между элементами прежних производительных сил, и тем самым – превращение производственных отношений в производительные силы. В противоположность этому сущность "междуцарствия", переходного периода – завершение развития недостающих производительных сил, закономерно сопровождаемое – в качестве платы – невольным высвобождением соответствующих им производственных отношений и возрастающей утерей контроля над ними.

Призывать к "совершенствованию социалистических производственных отношений" было бы смешно, когда бы не было так грустно. Это абсолютно тождественно призыву "совершенствовать социалистическую частную собственность". 

II

К сожалению, приходится прямо сказать, что в отсутствие таких средств жесткая линия на наведение порядка в существующей экономике, близкой к границе утери контроля, с большой вероятностью может привести к деструктивному эффекту, который далеко превзойдет эффект так называемой "работы по правилам" – новой формы забастовочного движения, применяемой в сильно регламентированных отраслях государственного сектора экономики стран Запада.

Едва ли лучшая судьба, в условиях, когда вместо уничтожения производственных отношений считается необходимым их "совершенствовать", уготована научно-техническому прогрессу. Ставить могучий двигатель НТП на все более теряющий управление экипаж производительных сил, не предваряя (и даже хотя бы не сопровождая) этот шаг "действительным коммунистическим действием", т.е. развертыванием мощного нормативного механизма контролируемого снятия производственных отношений – исключительно опасно. Самый лучший исход этой неподготовленной попытки, на который только можно надеяться – очередная неудача в деле "внедрения НТП" и потеря еще десятилетия развития. Мы опять разобьемся о границу "междуцарствия" и свалимся обратно в переходный период. Времени на усвоение этого жесткого урока нам историей уже не отпущено.

III

Необходимо сделать все возможное и невозможное для того, чтобы мы осуществили переход к новому типу развития заранее, сознательно, минуя экономическую катастрофу, поскольку ее механизм теперь доступен для изучения, и объективных причин для ее повторения нет. Это именно тот случай, когда история учит – и беспощадно карает за непонятые и неусвоенные уроки.

Мы сейчас не в состоянии предугадать (хотя при наличии упомянутого комплекса специальных средств это и теоретически, и практически вполне возможно) точные сроки такого опасного поворота событий. Однако следует сказать со всей уверенностью: для нас сохранение существующего типа развития еще хотя бы на пятилетие подобно игре с Историей в "русскую рулетку". Говоря о "нас", мы говорим тем самым и о судьбах основанного Марксом мирового коммунистического движения, и о перспективах начатого Лениным социалистического строительства, и о деле подлинного освобождения всех "освободившихся" стран и народов.

IV

Переживаемый момент "как бы случайно" содержит в себе все возможности для осуществления этого перехода (именно упущенные моменты такого рода история не прощает). Это – глубокое осознание партией и народом необходимости крутых качественных перемен. Это – новое, прогрессивное руководство, открытое для новых идей. Это атмосфера творческого поиска, связанная с подготовкой новой редакции Программы. Это физически ощутимое возросшее давление внешних и внутренних проблем. Это, наконец, определенное ослабление парализующего мысль влияния общественных наук, которые в их нынешнем состоянии порождены объективными условиями затянувшегося переходного периода и которые – вне зависимости от благих субъективных побуждений – вместо того, чтобы быть посредником между партией и теорией Маркса-Ленина, превратились в забор, отгораживающий их друг от друга.

Однако такие моменты неизбежно предоставляются на очень короткий срок. Уже после опубликования проекта новой редакции Программы (а фактически – после его окончательного внесения) неизбежно на несколько лет должно наступить окостенение зафиксированных позиций и точек зрения. В течение всего этого времени ничего уже нельзя будет изменить. Срок, отпущенный для осуществления воздействия на наше развитие, составляет едва ли более двух-трех месяцев, а скорее всего он еще меньше.

V

Мы (авторы данной записки) должны сложить с себя на этом месте все полномочия (нами же самозванно узурпированные).

Мы полностью отдаем себе отчет, что всякая новая идея – даже при условии ее абстрактной истинности – может быть присвоена и усвоена партией только во вполне определенной конкретно-исторической форме. Нынешняя форма предлагаемых идей (включая нас самих как часть этой формы) для такой цели непригодна.

(Примечание: Что касается проблемы "авторства" – ее просто не существует. Отношение "авторства" – как частный случай одного из типов производственных отношений – будет уничтожено, снято в рамках одной из коммунистических формаций. Новые идеи в марксизме вырабатываются только при посредстве таких не принадлежащих никому "средств производства", как совокупная общественная практика и социалистическая культура, и уже по одному этому не могут "принадлежать" какому-то частному лицу. Поэтому подлинные общественные науки при социализме будут "общественными" ровно в том смысле, в каком ею станет собственность на средства производства.

Работа "подземного крота" – механизма смены типов развития на стыке двух эпох проявляется как последовательность все более жестоких встрясок общественного организма, каждая из которых либо побуждает "полусубъекта" переходного периода стать полноправным субъектом, создать и пустить в ход средства научного управления развитием, либо толкает его к краю пропасти. После каждой такой встряски будет появляться все большее количество домотканных теоретиков по нашему образцу, подобно тому, как – в старинной гипотезе Опарина о зарождении жизни – после каждого грозового разряда в атмосфере, насыщенной сложными химическими соединениями, образуются молекулы аминокислот.)

Огромной удачей (видимо, не более "случайной", чем все остальные случайности переживаемого момента) было то, что в Вашем лице нам встретился тот исключительно редкий пока "открытый" тип личности, для которой ее собственная уникальность, внутреннее богатство, освоенные ею пласты культуры служат не преградой, блокирующей восприятие внешних идей, а мощным средством их адаптации, синтеза и развития. Это не комплимент, а констатация, поскольку накопленный за последние два года опыт работы со многими выдающимися людьми показал, что именно из-за внутренних субъективных барьеров восприятия при значительных затратах времени и сил удавалось добиться лишь сравнительно небольшого продвижения. И конечно, мы бы не были марксистами, если бы не осознавали проявившуюся здесь исключительную роль того узлового пункта, который Вы занимаете в системе общественно-политической практики, в комплексе общественных отношений – как внутренних, так и международных.

Но тем самым у нас есть все основания надеяться, что именно Вы сможете преобразовать абстрактное "чувство исторической ответственности" в последовательность конструктивных и прагматических действий, в оперативное хирургическое вмешательство, которое разорвет замкнувшийся цикл развития. Именно Вы в состоянии определить направление дальнейшего развития, а также "дозу", меру, форму, конкретные точки инъекции этих идей для их незамедлительного превращения в производительную силу.

Все мы испытываем на себе наваждение обыденности, ту иллюзию, что сложившийся ход вещей незыблем и будет сохраняться вечно, что с назревшими переменами можно не спешить. Из истории хорошо известно, чего могут стоить подобные иллюзии и во что они обходятся.

Мы не имеем больше ни права, ни возможности проверять, действительно ли наш сегодняшний шанс – последний.

85.07.05                                      

( ЭНЕРГИЯ, ИНФОРМАЦИЯ И СТОИМОСТЬ )

Энергия есть качественно-определенное отношение между различными формами природного движения, используемыми в качестве "сил" в рамках технологии.

Соответственно, в рамках организации существует информация как новое качественно-определенное отношение на множестве различных форм энергии.

Наконец, в рамках экономики возникает и расширенно воспроизводится стоимость – новая качественная определенность, новое отношение, элементарными кирпичиками-элементами для которого служат различные формы информации.

Рост производимой обществом стоимости означает в конечном счете увеличение количества и разнообразия форм движения природы, превращаемых в общественные производительные силы. Информация и энергия при этом опосредуют экономику и природу: никому пока не удавалось непосредственно превратить стоимость в потребляемый предмет природы (услугу или же товар), не соотнеся ее предварительно с величиной энергии, определяемой технологией их производства, – величиной, закодированной в информации в виде знаков на монетах или купюрах.

Отчуждение, собственно, состоит в том, что человек, не познавший законов, управляющих движением стоимости, информации и энергии, сам является на протяжении всей предыстории лишь их рабом, агентом, песчинкой, включенной в их круговорот. В составе технологии человек играет малопочтенную роль лошади в чигире – роль производителя мышечной энергии. Однако, хотя современное общество, далеко еще не избавившее человека от этой первобытной доли, склонно окружать романтическим ореолом фигуры инженера и банкира – они оба не более чем агенты процессов производства информации и стоимости, порабощенные чуждыми силами   организационных и экономических законов.

Познать эти законы – значит осуществить их редукцию, сведение к законам предыдущего, нижележащего уровня, подобно тому, как законы термодинамики, определяющие температуру газа, были сведены к законам статистической механики, определяющим скорость движения молекул.

Уничтожить отчуждение – значит осуществить подобную "редукцию" на практике. Место стихийного эфира экономических отношений, который заполняет промежутки между организациями, осуществляя таинство самовозрастания стоимости, должна занять организация, занятая обработкой и производством нормативной информации, причем, делающая это таким образом, что в объединяемом ею хозяйственном механизме производимый каждой из единиц прибавочный продукт не только не пропадает, но и в целом расширенно воспроизводится. В результате экономисты исчезают вместе с экономикой, а все народное хозяйство превращается в единую организацию, которая, однако, "каким-то чудом" обеспечивает уже не простое (как положено нормальной организации), а расширенное воспроизводство.

85.11.27

ИЗ РАБОТЫ К.МАРКСА И Ф.ЭНГЕЛЬСА

"НЕМЕЦКАЯ ИДЕОЛОГИЯ"

"Превращение индивидуального отношения в его противоположность – в чисто вещное отношение, различение индивидуальности и случайности самими индивидами представляет собой, как мы уже показали, исторический процесс и принимает на различных ступенях развития различные, все более резкие и универсальные формы. В современную эпоху господство вещных отношений над индивидами, подавление индивидуальности случайностью приняло самую резкую, самую универсальную форму, поставив тем самым перед существующими индивидами вполне определенную задачу. Оно поставило перед ними задачу: вместо господства отношений и случайности над индивидами, установить господство индивидов над случайностью и отношениями. Оно... властно потребовало освобождения от вполне определенного способа развития. Эта диктуемая современными отношениями задача совпадает с задачей организовать общество на коммунистических началах.

Мы уже выше показали, что уничтожение того порядка, при котором отношения обособляются и противостоят индивидам… обусловливается в конечном счете уничтожением разделения труда. Мы показали также, что уничтожение разделения труда обусловливается развитием общения и производительных сил до такой универсальности, когда частная собственность и разделение труда становятся для них оковами. Мы показали далее, что частная собственность может быть уничтожена только при условии всестороннего развития индивидов... Мы показали, что в настоящее время индивиды должны уничтожить частную собственность, потому что производительные силы и формы общения развились настолько, что стали при господстве частной собственности разрушительными силами и потому что противоположность между классами достигла своих крайних пределов. Наконец, мы показали, что уничтожение частной собственности и разделение труда есть вместе с тем объединение индивидов на созданной современными производительными силами и мировыми сношениями основе". (стр.440-441)

85.11.27

ИЗ РАБОТЫ Ф.ЭНГЕЛЬСА

 "ПОЛОЖЕНИЕ АНГЛИИ. ВОСЕМНАДЦАТЫЙ ВЕК"

См. также "Святое семейство" (сентябрь-ноябрь 1844 г., т.2, стр. 38-39-40; 44-46-47).

85.11.29

ИЗ "СВЯТОГО СЕМЕЙСТВА"

"Если коммунизм хочет уничтожить как "заботу" бюргера, так и нужду пролетария, то он ведь не сможет, само собой разумеется, сделать это, не уничтожив причину той и другой, т.е. не уничтожив "труд"  (стр.207).

86.01.20

К ВОПРОСУ О "ЦАРСТВЕ СВОБОДЫ" У МАРКСА.

Пишите Фракталу: fractal-vortex@yandex.ru

другие работы по теории революции

взято с сайта: http://Kiev-vortex.narod.ru/