Предисловие к работе по Французской революции

1. Каково должно быть наше отношение к Революции? Как видно в процессе своего становления человечество последовательно проходит через три основные формы, в которых формируется сознание. Это: 1) религия; 2) искусство; 3) наука. Более того, эти три формы сознания не имеют дело с совершенно разными объектами, как то традиционно это преподается, а имеют дело все время с одним и тем же объектом познания, однако в каждой новой эпохе он понимается по новому, и соответственно к нему меняется отношение. За этот взгляд мы обязаны Гегелю в его “Феноменологии духа”.

Достаточно посмотреть на такой предмет как война, чтобы увидеть, что на очень раннем этапе это была провинция бога Марса (или других богов), что в связи с этим перед началом военных действий те же цивилизованные греки зачастую приносили жертвы своим богам и просили их совета в отношении военной тактики. Однако с течением времени войну начали рассматривать как форму искусства. Очень любопытно в связи с этим привести высказывания Л.Д.Троцкого, который в 1922 г. (к которой дате относятся следующие замечания) стоял во главе военного ведомства Советской России: "Война опирается на многие науки, но война не есть наука, - война есть практическое искусство, уменье. Прусский стратег король Фридрих II говорил, что война есть ремесло для невежественного, искусство - для одаренного и наука - для гения. Это неверно. Война не есть ремесло для невежественного, потому что невежественные солдаты - это пушечное мясо войны, а вовсе не ее "ремесленники". Всякое ремесло требует, как известно, обучения и, стало быть, война есть "ремесло" для тех, которые изучают военное дело. Это есть ремесло жестокое, кровавое, но ремесло, т.е. правильно усвоенное уменье, с известными, выработанными опытом навыками. Для людей очень одаренных и гениальных, это уменье превращается в военное искусство. Превратиться в науку война не может по самой своей природе, как не может стать наукой архитектура, коммерция, ветеринарное дело и проч. То, что называют теорией война или военной наукой, не есть совокупность научных законов, объясняющих объективные явления, а есть совокупность практических приемов, способов приспособления, сноровок, отвечающих определенной задаче: разбить врага. Кто этими приемами владеет в высокой степени, в широком масштабе, и путем комбинаций достигает больших результатов, тот возвышает военное дело на степень жестокого и кровавого искусства. Но о науке здесь говорить не приходится. Наши уставы и являются сводкой таких практических правил, выведенных из опыта." Таким образом мы видим что Троцкий оспаривает взгляд согласно которому война может быть наукой и придерживается (на основании своего опыта ведения гражданской войны) взгляда, что война есть ремесло для большинства, и искусство для наиболее развитых.

Однако вслед за Троцким в советском военном ведомстве появились взгляды основанные на более близком знакомстве с теорией войны. Одним из представителей таких взглядов является А. Свечин, который пишет: "Если видеть в войне лишь хаотическое нагромождение событий, то следует вообще отрицать стратегическое искусство. Стратегическая мысль начинается тогда, когда в ходе военных действий начинает усматриваться известный путь ... С геометрической точки зрения мы должны были бы признать мировую войну хаосом. Однако логическую последовательность развитие военных действий сохранило, и наша задача заключается в том, чтобы подметить и запротоколировать ее." Здесь речь идет о том, чтобы подметить и запротоколировать логическую последовательность которая выявляется на войне. Таким образом, война становится предметом науки.

Сказанное о войне следует отнести также и к Революции. Революция принимает три последовательные формы: религии, искусства, и науки. Сказанное не означает, что предмет понимали изначально как “революцию”. Нет, предметом мог быть “бог”, или “прекрасное”, или “истина”. Такое отношение было созвучно со всей эпохой в которую данное движение начиналось. Однако сквозь такие высказывания как “Нет более ни рабов, ни господ, ни мужской пол, ни женский, все бо едины во Христе Иисусе” (апостол Павел) проглядывает именно уничтожение различия - между социальными классами и между мужчиной и женщиной. А Революцию можно понимать именно как ОТРИЦАНИЕ РАЗЛИЧИЯ, ИЛИ ОТРИЦАНИЕ ОТРИЦАНИЯ. Например, революцию в науке можно понимать как отрицание разницы между понятием и самим объектом, т.е. тот творческий синтез между субъективным и объективным, который ученые называют Истиной.

Итак, предмет каждый раз понимают по разному, но суть его одна (хотя и она трансформируется).

Сегодня, мы вынуждены относится к Революции как к науке. Мы именно чувствуем необходимость такого отношения, ибо все веяния нашего времени пропитаны наукой и революцией. Именно наука и техника нашего времени вынуждает нас сравнивать аналогичное с аналогичным, или два различных случая одного рода для того, чтобы понять их сходство и их различие, и таким образом выявить закономерности развития которые присутствуют - как те закономерности, которые присущи двум или более случаям, так и те, которые проявляются в развитии от одного случая к другому.

2. Но есть ли наука последняя форма отношения к реальности? Можно предположить, что нет. В настоящее время наблюдается кризис науки. Она стала такой же неповоротливой, оторванной от жизни, какой раньше была схоластика (т.е. средневековая философия). К ней справедливо можно адресовать те же слова, с которыми Франсис Бэкон критиковал средневековую философию: “из всех этих систем … с трудом после такого большого промежутка времени может быть извлечен хотя бы один эксперимент который бы имел тенденцию облегчать и улучшать состояние человека.” Ибо, продолжает дальше Бэкон, “истинная и законная цель наук есть ничто как то, чтобы человеческая жизнь была украшена новыми открытиями и силами.” Наука, также как до нее философия, стала через чур преданной служанкой правящих и угнетающих классов общества. Она себя скомпроментировала через чур близким общением с сильными мира сего. В настоящее время все что есть передового делается вне официальных научных учреждений. “Покажите мне сверкающее здание которое должно быть храмом науки, и я вам говорю, что там наукой и не пахнет; там занимаются наукообразием. Наука всегда делается в подвалах, в душных и неуютных помещениях” - примерно так выразился в разговоре с автором один из современных исследователей в области теории поля (развитие теории относительности).

Сказанное верно для естественных наук, но в еще более острой форме проявляется в общественных вопросах. Тут все кто пытается просто думать независимо от официальных структур объявляется либо психически больным (как на определенном этапе развития СССР или Китая), или же “агентом Москвы” (как то было в США), или же “террористом” (как например глава Курдской Рабочей Партии).

Из сказанного следует что появление новой формы сознания - “Революции” - совсем не случайно. Уже сейчас, и пожалуй с 1960-х годов, появляется новый способ производства которому соответствует новая форма сознания. Этот способ производства в первую очередь характеризуется все большей компьютеризацией и автоматизацией, все больше взаимосвязанность всего мира и всех процессов происходящих в нем. Все больше отходит в старину стародедовское деление наук на “физические” и “общественные”, на “натуральную философию” и “искусственный интеллект”. Мы должны понимать мир как единое целое, мы должны расширить рамки нашего каждодневного общения на всю нашу планету, мы должны реально вступить в права освоения космосом и микромиром. Сделать это нам должна помочь новая форма сознательного отношения к действительности - Революция.

3. Почему мы рассматриваем Французскую революцию? Во-первых, представляется, что начинать очень сложный феномен с наиболее современного его издания, или версии, неправильно. Каждый феномен следует понимать в его развитии, т.е. начиная от более простых, а так сказать “законченных” случаев, и подбираясь к более современным. “Старина”, в силу ее законченности, помогает нам лучше определить рамки того, с чем мы имеем дело в настоящем и что скрыто для нас порой за завесой личных чувств и слишком мелкого масштаба, в силу нашей увлеченностью и вовлеченностью в события.

Во-вторых, данную работу по Французской революции следует читать вместе с моей работой по Английской революции. Главный текст работы по французскому случаю более старый, однако местами (как то например в заключении главы второй, в которой речь идет о штурме Бастилии) я сделал выводы, которые более современны чем те, что можно найти в моей работе по Английской революции. И больше всего моя работа по всеобщей английской истории показала, что Французская революция не исчерпывается заговором во имя Равенства, как то я считал раньше, а продолжается дальше. Поэтому, я надеюсь что появится четвертая часть этой работы.

В-третьих, сравнение французского и английского феномена поможет читателю лучше понимать диалектику Революции вообще. Насколько я знаком с предметом, аналогичное исследование проводилось до сих пор только контр-революционными буржуазными социологами, как то например Т. Скочпол из Гарварда и Ш. Эйзенштейном из Иерусалима. Однако, поскольку они не намеревались делать революцию, т.е. не относились к теории как к практическому руководству которое они возможно создают для себя - а в революции, как известно, “проверка на прочность - бои!” - то и учения их получались мелкими, притупляющими наше внимание, оболванивающими молодежь. За что эти социологи и получили свои теплые местечки в разных университетах и стипендии от разных фондов. За что их книги и будут справедливо забыты...

21 июля - 21 августа 1999, Киев